день летнего солнцестояния на меня было совершено нападение, я не сомкнул глаз. Семейство Хоторн взбудоражило весь Лондон. Вампиры, которые и без того недолюбливали людей, теперь требовали соответствующих действий. А Красный Дождь воспользовался их недовольством и накалил обстановку до предела. До такой степени, что все законы словно утратили смысл. И расплачивались за это невинные люди.
Мне необходимо найти тех, кто за это в ответе, чтобы положить конец беспорядкам в городе. Чтобы успокоить разъяренную толпу вампиров, маячившую у меня за спиной, должна пролиться кровь. Причем заточить здесь Валериана и Флоренс будет недостаточно. Мне нужна вся семья.
– Ты вообще в курсе, к чему привело твое нелепое покушение? – ледяным тоном осведомился я. Явно оглушенный, он поднял на меня глаза. – Десяток убийств твоих сородичей только за вчерашнюю ночь. За твои преступления гибнут невиновные. И кто сейчас чудовище? Ты или я?
Невзирая на его состояние, у Валериана вырывается резкий хриплый смешок.
– Ты безнадежен, – просипел он, поморщившись от боли.
Надо отдать ему должное – стойкий парень. Однако это лишь сильнее разожгло мой гнев, который медленно, но верно брал надо мной верх. Я сделал шаг назад.
– Посадите его, – приказал я стражникам, и те привели Валериана вместе со стулом обратно в вертикальное положение. Он оскалил окровавленные зубы, на что я, хмыкнув, покачал головой. Самого тошнит от своих следующих слов, но все же у меня получилось произнести их с ледяной невозмутимостью. – Последний шанс сообщить мне что-нибудь полезное. В противном случае мне, скорее всего, придется продолжить этот разговор с твоей младшей сестрой.
В его глазах мелькнула тревога. Но затем он выпятил подбородок, как упрямый ребенок.
– До или после того, как ты ее поимеешь? – буквально выплюнул Валериан мне в лицо.
Мой кулак с такой силой врезался узнику в лицо, что вырвал у него громкий стон. Голова опять отлетела в сторону, из полуоткрытого рта потекла кровь.
Сгорая от ненависти, я сверлил его взглядом. И не отрывая глаз от голого торса, залитого кровью, чувствовал, как внутренний огонь пожирает остатки моего самоконтроля.
– Принесите мне нож, – потребовал я настолько спокойно, насколько только позволял голос. – Тупой. Раз уж он не говорит, то пусть хотя бы покричит.
ФЛОРЕНС
В лондонском Тауэре царствовал затхлый холод, который медленно, но верно проникал в каждую клеточку моего тела. И несмотря на то, что за крошечным окошком камеры светило июньское солнце, ко мне не пробивалось ни толики его тепла. Меня по-прежнему трясло, и, хотя я находилась на самом верху одной из башен, из-за толстых кирпичных стен создавалось впечатление, будто я погребена заживо.
Меня заперли здесь два дня назад. Два дня мучительной неизвестности, наедине с собственным стыдом и виной, злостью и горем. Разум так до сих пор и не осознал случившееся. Зато от сердца давно уже остались лишь кровавые ошметки.
Меня захлестнула страшная беспомощность. Даже понимая, что моя жизнь разрушена, я ничего не могла сделать, чтобы это изменить. Наверное, мне следовало бы кричать, сходить с ума, рыдать. Но я странным образом отстранилась от самой себя, словно настоящая Флоренс где-то снаружи, за этими стенами, где мне до нее не дотянуться.
Пальцы на руках и ногах онемели от холода, в голове туман, эмоции спутаны. Единственное, что осталось четким и ясным, – это воспоминания о последних минутах празднования летнего солнцестояния. Разъяренное лицо Бенедикта и ледяная улыбка Валя.
Мне не обязательно понимать, чтобы знать, что произошло. Есть только одно объяснение катастрофы, случившейся тем вечером.
Брат меня предал.
Валериан заверил меня в своей поддержке, а в следующую секунду отравил мое шампанское, чтобы добраться до короля. Вероятно, единственная причина, по которой Бенедикт остался в живых, заключалась в том, что я выпила всего половину бокала. Иначе состояние оглушения наверняка было бы сильнее, и серебряный клинок в руке Валя не ударил бы мимо цели.
От этой мысли меня охватила дрожь. Я рада, что Бенедикт жив, но он ни разу ко мне не зашел. Я все еще пленница. И от этого у меня возникало подозрение, что он никогда больше не будет смотреть на меня так, как раньше. Что та ночь уничтожила все, что было между нами. Что я его потеряла, хотя как раз в тот момент решила сражаться за него.
Ради этого мужчины я наплевала на все свои убеждения. С болью, наживую вырезала их из своей души ради смутного шанса на будущее с ним, которого меня лишили.
Оглядываясь назад, я больше не испытывала шока от своей любви к Бенедикту – только от того, сколько времени мне понадобилось, чтобы это понять. В конце концов, я никогда не испытывала к нему отвращения, в котором себя убеждала. Совсем наоборот. И если бы я до последней секунды не держалась за ошибочные взгляды своей семьи, все могло бы сложиться иначе. Король не был бы сейчас моим врагом, а я – пленницей с неопределенной судьбой.
Знать бы, по крайней мере, что они планировали со мной сделать…
Считалось, что существует только две причины, по которым преступников держали в Тауэре, а не в одной из более современных тюрем. Любого, кто попадал сюда, ожидали либо пытки, либо казнь – нередко и то и другое.
По спине опять пробежали мурашки, и я плотнее свернулась в комочек на жесткой койке, натянув на плечи тонкое одеяло. Несмотря на усталость, о сне не могло быть и речи. Мысли носились по бесконечному кругу, а стоило закрыть глаза, как меня настигали кошмары.
Если мне немножко повезет, они не найдут доказательств против меня. Все-таки я ничего не сделала, кроме как выпила то проклятое шампанское. Правда, если бы Бенедикт верил в мою непричастность, я бы здесь не сидела. Или?.. Может, Эрис запретила ему приходить ко мне, пока они не узнают больше?
Но даже если так… Судьба Валя не вызывает никаких сомнений. Он умрет за содеянное. Если вообще еще жив.
Мысль о нем наполняла меня в равной степени яростью и отчаянием. После всего случившегося я имела полное право ненавидеть брата. И тем не менее меня душил страх за него, а стоило представить, как он страдает где-то в этих стенах, глаза в очередной раз обжигали слезы. Я прекрасно знала Валя. Когда его начнут допрашивать, он будет молчать как могила, а это, вероятно, лишь повлечет за собой еще больше пыток.
Что же касалось меня… Я не знала, хватит ли у меня сил терпеть. Так или иначе, долго я вряд ли продержусь. Хорошо, что остальные
