улыбкой девушек у своих ног в штабеля укладывает, так ведь Светке этого мало — ее душа, как она выразилась, «требует свободы и находится в вечном поиске». Не буду это комментировать, потому как высказывание сие находится за пределами здравого смысла…
А Светка все продолжала ныть:
— Ну Лик! Ты должна увидеть это чудо…
Господи, моя жизнь и так полна чудес и неожиданностей!
Но Светка — манипулятор и тонкий знаток моей натуры — в какой-то момент меня все же выбесила, и я согласилась сходить с ней к этому чертову Нарку, Дарку, или как его там еще.
Весь остаток дня, в надежде сразить нового… «зазноба» наповал, Светка наносила на лицо макияж роковой расцветки, так что перед выходом из дома стала похожа на Дэвида Боуи времен Aladdin Sane, но я об этом злорадно умолчала. Стараться так ради парня — это все выше моего понимания.
И надо же было такому случиться — теперь Светка здесь, а «зазноба» нет. Она расстроена и громче всех выдает за стенкой фальшивое визгливое пение в припеве песни, слов которой не знает.
А я, не обращая внимания на звуки пьяной тусовки, долетающие из недр квартиры, в одиночестве любуюсь истекающей медом природой. Сейчас, пока никто не видит, я даю душе волю, и она звенит от предчувствий чего-то несбыточного, но близкого и волшебного.
Надо мной густое темно-синее небо, шуршащие кроны деревьев и ночь.
Поднимаю руку, растопыриваю пальцы, и на фоне неба она кажется черной, словно рука африканской богини. Но в ней, бурля и шипя, течет кровь сотен бледных рыжих предков — мнительных кисейных прабабок и суровых бабушек, мечтательных прадедов и бравых доблестных дедов, бедной моей мамы и отца-придурка.
Кровь… Это она толкала предков друг к другу, смешивалась и вливалась в новые вены, чтобы жить вечно…
С грохотом открывается балконная дверь, я внутренне съеживаюсь: за время пребывания здесь мне пришлось отшить уже троих не совсем трезвых кавалеров. На их счастье, я сдержала свою бунтующую личность и не закатила скандал.
Но, к великому облегчению, на сей раз на балконе появляется Светка, с горя почти совсем не стоящая на ногах.
— Лик, угости сигареткой. — Светка плюхается рядом со мной на свернутый в рулон пыльный половик. — Ты почему тут? Внутри офигенно весело!.. А моего лапочки нет сегодня, но это даже хорошо! Я про него такое узнала!.. Ты упадешь!
— Свет, а давай потом?! — поспешно перебиваю я. Чует сердце, что рассказ этот затянется минимум на час.
— Ладно. — Светка обижается, но мне плевать. — Пойдем внутрь, там пришли прикольные ребята, принесли виски. Много виски!
Все равно ведь не отвяжется. Встаю и плетусь за ней в шумную духоту квартиры.
Глава 3
Под знойными лучами полуденного солнца раскинулись широкие кроны деревьев, в их зелени лениво чирикают птицы, на фоне пасторального пейзажа тихо льются баварские напевы, а где-то совсем рядом громко и раскатисто хрюкает боров. Звуки нарастают и становятся чересчур навязчивыми, картина подергивается тревожной дымкой и исчезает.
Боров резко превращается в спящую в отрубоне Светку, едва я разлепляю глаза. В них будто насыпали песка.
В моем иссохшем рту тоже Сахара.
Квартира погружена во мрак, храп и зловонные пары перегара, откуда-то доносится бренчание гитары и чье-то тихое подвывание.
Сажусь и обнаруживаю себя на полу, среди спящих вповалку тел. Внутри отяжелевшего черепа с тяжелым грохотом катается пудовая гиря.
Боже…
Очень хочется пить. А барда этого шизанутого — прибить с особой жестокостью.
Встаю на четвереньки, а потом, путаясь в собственных гадах, — и на ноги. Выставив вперед руки, иду искать среди темных закоулков кухню, и да поможет Бог тому, кто посмел меня разбудить.
После очередного изгиба адского коридора ко мне внезапно возвращаются зрение и слух: из прямоугольника кухонного проема бьет яркий свет и раздается обрывок песни: «…Загорятся крылья на ветру, повторятся сказки наяву. Живые ливни брызнут нам в глаза, земные боги выйдут нам навстречу…»*
Я разражаюсь хриплой бранью:
— Менестрель недоделанный, ты на часы смотрел?!
Хватаю дрожащей рукой грязный стакан, с шипением наполняю его водой из-под крана и насмерть присасываюсь к живительной влаге.
— Счастливые часов не наблюдают! Слышала о таком, неудачница? — огрызается в ответ какой-то мелкий засранец.
Ох, вот это он зря. Я — кто угодно, но только не неудачница! От этой жизни я возьму все, выбью любую дверь, если будет нужно. И любому глотку перегрызу!
— Радуйся, что сейчас ночь и все спят, а то я б тебе за такие слова шею свернула! — гавкаю я, грохая стаканом о буфет.
— Дура! — невозмутимо отзывается он.
— Дебил!
— Ты сейчас договоришься!
— И что ты мне сделаешь, недомерок?!!
Мелкий засранец резко отставляет гитару, вскакивает с табуретки так, что та с грохотом падает, и в два шага подлетает ко мне. Я вжимаю голову в плечи: кажется, я и в правду договорилась…
А что главное в самообороне? Как говаривал дядя Вася: «Главное в самообороне — долго не раздумывать». За эту науку я ему благодарна — применила на нем же.
Вот и сейчас, не раздумывая, я делаю первое, что пришло мне в голову — вытягиваю грабли и смыкаю их на шее мелкого засранца. От удивления его глаза лезут из орбит, а потом то же самое происходит и со мной, потому что и мелкий рывком хватает меня за горло.
На самом деле мы с ним примерно одного роста, и вижу я его впервые. Вполне симпатичный, темненький такой… Только мутный: глаза странные. Жуткие, будто на мокром месте, прозрачно-серые, ледяные. Но красивые настолько, что кровь бешено разгоняется в венах.
Но он же, мать его, прямо в этот самый момент меня душит!
Он тоже разглядывает меня, но не ослабляет хватку, тогда и я усиливаю захват. Костяшки пальцев белеют.
Мне уже тошно, перед глазами расцветают разноцветные пятна, лицо напротив тоже становится багровым.
— Отпусти… — сиплю я.
— Ты первая, — хрипит он.
Ну уж нет. Проходит еще несколько мучительных идиотских секунд.
— Ладно. На счет три, — шипит он.
Я киваю, мы одновременно отцепляемся друг от друга и падаем в разные стороны.
Сидим на старых некрашеных досках деревянного пола, пытаемся отдышаться.
— Ты совсем без башки, — констатирует мелкий.
— Ты тоже! — не унимаюсь я, готовая к новому раунду противостояния, но мелкий засранец только улыбается.
— Сид. — Он протягивает мне руку.
— Лика. — Нехотя, но примирительно пожимаю ее я. — Не скажу, что уж очень приятно, ну да ладно.
— Ага, и мне не особо. — Он подползает и
