— А что я сказал, товарищ командир?! — заголосил Зайченко. — «Шурики» — они ж и есть изменники Родины. Им как раз форму вражескую и одевать.
Короткий, хлесткий удар в ухо свалил солдата с ног. Падая, Зайченко выронил бревно из рук, и другой его конец взбрыкнул, откинув Попова в сторону и чуть не свалив того на землю.
III
В момент удара Аникин даже не выпускал свою ношу из левой руки. Все ожидали, что расправа над Зайченко продолжится. Но старшина только мотнул на ходу головой в сторону ползающего по земле и держащегося за ухо Зайченко.
— Подымайся, да поживее… — как ни в чем не бывало произнес Андрей.
— Что тут, что происходит?! — скрипучий, неприятно резкий голос замполита раздался неожиданно для всех. И сам он возник из-за солдатских спин вдруг. Всегда, черт его дери, падает как снег на голову.
Вот уже сутулая, худющая фигура замполита нависла над ползающим по брустверу свежевырытой траншеи солдатом.
— Аникин, это ваше отделение? Вы мне ответите за ваши действия… — замполит с ходу перешел на крик. От этого его срывающийся голос делался еще непереносимее. — Рядовой Зайченко, что здесь происходит?…
Стоявшие рядом помогли Зайченко подняться. Тот еще не пришел в себя после командирского нокдауна.
— Я же… ничего такого… — виновато и растерянно лепетал Зайченко, держась за покрасневшее и распухшее ухо. — Товарищ лейтенант, так это… бревно… Неудачно…
— Руки у него не оттуда растут, откель требуется… — убедительно пробасил Бондарь. — Споткнулся и кувырнулся наземь… а тут бревнышком его слегка и тюкнуло. Но ничего… до свадьбы заживет. Правда, Зайченко?
В вопросе Бондаря прозвучал такой недвусмысленный, угрожающий намек, что Зайченко тут же с готовностью закивал.
— Правда, правда, товарищ замполит. Сплоховал я с бревном…
— Разберемся, что за бревно, — обернувшись к старшине, проговорил лейтенант. Лицо его, точно обтянутое пожухлым пергаментом, стало совсем желтым от злости. — Аникин…
— Слушаю вас, товарищ лейтенант, — с готовностью на грани издевки тут же отозвался Андрей.
Замполит даже не сдерживал расползшегося по его желтому лицу раздраженно-кислого выражения.
— Командир батальона срочно вызывает вас в штаб. Ни минуты промедления!…
— Э, товарищ замполит, сейчас не треба идти, — возразил лейтенанту Бондарь. Разогнув спину, он указал своей ручищей в сторону артобстрела. — Побачьте, шо робыться, — добавил Богдан. — Щас спуск к реке снарядами накроет.
— Отставить разговорчики!… — чуть не до визга дойдя, оборвал Бондаря замполит. — Аникин, вы слышали приказ?! Сро-очно к ротному!
— Есть — к комбату… — без всякого выражения откликнулся Андрей и, козырнув, тут же сорвался с места.
IV
Сопроводительные реплики лейтенанта Шанского, или Воблы, как прозвали его ротные острословы, Андрей уже не слышал. Слова его потонули в грохоте приближавшихся взрывов. Нагнувшись, придерживая ППШ правой рукой за ствол, Аникин побежал вдоль грунтовой, в грязь превращенной дороги прямиком к селу. Немцы переносили стрельбу ближе к берегу, и снаряды грозили вот-вот накрыть этот участок низкого, пойменного ската к пологому левому берегу Днестра.
Солдаты побросали свои бревна. Все с нескрываемой тревогой наблюдали, как к постепенно уменьшающейся фигуре их командира отделения приближаются взрывы.
— Чего стали? Быстро все за работу. Блиндаж еще не достроен! — с места в карьер попытался скомандовать замполит. Но истерически исторгнутый Воблой приказ был так единодушно проигнорирован, что лейтенант, осекшись и захлебнувшись в собственной желчи, молча спрыгнул в окоп, из-за бруствера глянув туда, где наперегонки с немецкой артиллерией соревновался Аникин.
Вот очередной земляной фонтан взметнулся вверх метрах в двадцати от старшины. Тот, как подкошенный, рухнул и вжался в ложбинку. Надо ж этой ложбинке в нужный миг в нужном месте как раз оказаться. Хотя это со стороны тем, кому невдомек, могло так показаться, что, мол, это ложбинка старшину нашла. На самом деле Андрея на встречу со спасительной выемкой в днестровской земле толкнули везение и наитие. Укрыла его всего лишь на несколько секунд, пока осколки летели и осыпался град глинистых комьев.
Чутьем, отточенным за сотни проведенных на передовой дней и ночей, угадал долю секунды, когда надо подняться и снова опрометью броситься вперед, по подсказанной тем же солдатским чутьем траектории.
Почти все из отделения уже перебрались в спасительное укрытие траншеи. Только Зайченко, как завороженный, торчал на поверхности среди брошенных досок и бревен.
— Во дает командир! — проговорил он. — В догонялки с немецкой артиллерией…
— Слышь, ты, дубина, бегом в траншею, — дернул его за сапог Бондарь. — Тебе все игры. Тут сама костлявая за командиром скачет.
— Оно понятное дело, — скатываясь вниз, согласно кивнул Зайченко.
— Тебе-то теперь, знамо дело, понятно, Зайченко… — отозвался кто-то с правого фланга траншеи. — Командир-то тебе здорово мозги вправил. Чтоб не шастал, где не надо…
— А ударчик у старшины хорош. Вишь, как его с правой свалил…
— Да уж, по части челюсти лучше со старшиной не связываться…
— Видать, и правду говорили, что он сам.
— Что сам…
— Ну, из штрафников. Из «шуриков», значит.
— А-а… — очухавшись, растянул Зайченко. — Так вот чего он так взъерепенился. Так, значит, командир наш тоже из искупивших…
— Ну и что? — вдруг схватил его за грудки Евменов и тряхнул что есть силы. — Дурачок ты, Зайченко. Я, к примеру, тоже из искупивших. Так я кровью свою вину смыл. Ты хочешь сказать, что ты лучше меня боец? А ну, говори?…
— Не, это… нет… — залепетал уже совсем испуганно Зайченко. — Не лучше…
— То-то же, — хмыкнул сержант и отпустил растерявшегося солдата.
— Да, Зайченко, ты уже второй раз за десять минут бревно из рук выпускаешь, — посмеиваясь, заметил Евменов. — Цепкости у тебя, Зайченко, нет. Руки дырявые, хе-хе. Где уж тебе Нинку ухватить…
Аникин, казалось, уже пересек линию, по которой выстраивали свою гибельную цепь наводчики немецкого орудия. Вдруг мощный взрыв вырос прямо посреди дороги, заслонив от сидевших в траншее фигурку командира.
— Накрыло! — не сдержавшись, выкрикнул Зайченко. Бондарь молча, со злобной досадой, ткнул его под ребра кулачищем. Отсюда действительно всем показалось, что взрыв должен был задеть бегущего.
Но вот глина опала, и в облаке бурой взвеси все увидели, что бежевое пятно выцветшей кацавейки старшины Аникина приближается к сельским хатам.
Картина эта вызвала в траншее рев нескрываемого восторга.
— Вот молодца!
