мусор; палка, лежавшая поперек дороги или жестяная банка с окурками, оставленная у подъезда. Поводом для неожиданного припадка могла послужить любая бытовая ситуация: неожиданно проснувшаяся любовь к порядку, отсутствие денег на бухло или негодование после вынужденного нахождения в запертой квартире. Мать таким образом пыталась сдерживать Витька, что удавалось довольно редко. Желание похмелиться пробуждало в нем чудеса изобретательности, и он умудрялся вырваться наружу из тесной затхлой каморки, стесняющей свободную широкую натуру алкаша.
-Эй, стой! Стой говорю, у меня есть деньги, – снова заверещал Витек под окнами.
Акустике старого двора могли позавидовать лучшие концертные площадки и до Яны, проживающей на втором этаже, отчетливо доносилось каждое слово, сказанное чуть громче шёпота. При открытых окнах будто разговаривали в соседней комнате. Однако сейчас, отвечавшего было не разобрать.
- Курить хочешь? Сосать хочешь, не хочешь? - продолжил сосед и через несколько секунд сам ответил тихому собеседнику:
- Пошел на х... А я бы хотел. Пососать у кого-нибудь…
Подобный диалог с неизвестным другом вполне мог сойти за очередную шутку из репертуара «белой горячки», если бы не одно обстоятельство. С десяток лет назад, Витек почтил своим присутствием места лишения свободы. Позднее, ни один друг, или даже самый захудалый приятель по отсидке, никогда не появлялся во дворе общительного балабола. Причина банальна и очевидна: на зоне он входил в касту опущенных, что, впрочем, лично Яне казалось абсолютно закономерным. Шумных фраеров, не отвечающих за свой базар, совершенно точно там не любили.
За время заключения Тракторист хорошо усвоил три вещи: соблюдение чистоты, перевод любой непонятной ситуации в смех и покорное принятие побоев. В случае опасности всегда срабатывала моторная память: когда бьют, отвечать или защищаться нельзя. Нужно сразу юморить. Он уловил в первые дни отсидки: при удачной шутке зеки добрели и обходились без мордобития.
Отсутствие способности к сопротивлению и умению постоять за себя с физическими данными никак связаны не были. Витек имел достаточно высокий рост: около метра восьмидесяти пяти и во времена юности выглядел достаточно крепким парнем. Правда, если смотреть в корень проблемы, даже если бы увлекался спортом, это обстоятельство в колонии вряд ли чем-то смогло ему помочь. Физическая сила для выживания на зоне не всегда является главным качеством. Зэки «определяли» по другим параметрам.
Перед первой ходкой Витек был вполне симпатичным. Однако, образ жизни со временем наложил на его внешность тяжелый отпечаток. Он быстро поседел, сгорбился, отощал и сейчас его пропитая одутловатая рожа вызывала лишь омерзение. Порок проявился на лице, в прямом смысле этого слова: серо-мертвенный цвет дряблой кожи и безвольно обвисшие бесформенные губы красноречиво свидетельствовали о нездоровом существовании.
Тракторист водил тесное знакомство с хромой соседкой Яны сверху. Престарелая дама сердца звалась Олей и жила со страшненькой дегенеративной дочкой Настей, лет восемнадцати. Все вместе они бухали, дрались и трахались. Официально Витек имел статус хахаля мамашки, но алкашка – вещь страшная и непредсказуемая, поэтому кто там кого драл, распознать было невозможно, да никто и не собирался копаться в мерзких подробностях отвратной компашки. Ещё вчера он мог орать под окнами: «Оля я тебя люблю», а на следующий день, Яна, возвращаясь поздно домой, могла застать Витька с дочуркой, занимающимися сексом прямо возле дверей её квартиры, а ещё через пару дней народу являлось новое представление.
- Сука, верни телефон! – Витек держал костлявую Настеньку за горло и голосил что есть мочи.
- Витя, Витя, ну ладно, чего ты, – даже не думая кинуться грудью на защиту родной кровиночки, увещевала Тракториста мамашка.
Дочурка тем временем синела и тряслась. Скорее всего, тряслась она не от страха или недостаточности кислорода, а в связи с алкогольно-наркотической ломкой. За нехваткой денег на опохмел такое случалось довольно часто. Девицу колошматило весьма интенсивно и ходить ровно она просто разучилась. Природная грация нервного паралитика, вечно засаленные волосы и синюшная морда стали фамильной визитной карточкой родственниц.
- Я убью тебя, животное! - продолжал бушевать общий жених.
- Нету у неё телефона, - отвечала за дочку мамаша. – Ты сам потерял, наверно.
- Я на столе оставил! А как она свалила, так и телефон пропал. Тащи назад, тощая корова!
- Ну нету телефона, что ж теперь делать... – философски заключила Ольга.
Витьку и самому было совершенно очевидно: древнюю уставшую Нокию семейка успела пропить. Имущество не вернуть. Это понятно, но больше всего Тракториста бесила не кража. Обидно - ему ничего не перепало, поскольку оплаты за столь шикарный аппарат, наверняка, хватило всего лишь на одну, и увы, давно выжратую бутылку самой дешевой водки.
Чем заканчивались подобные разборки Яне не знала и не хотела знать. Беспокоило другое: как умудриться выспаться с ублюдочными соседями, а нормальный сон был просто жизненно необходим. Стрессовая работа с постоянными разъездами зашкаливала интенсивностью. При графике шесть-один она приходила домой в девять вечера и забыв поужинать, валилась спать, чтобы проснуться через пару часов от грохота и ходивших ходуном стен.
Скандалы с громкой музыкой и драки посередине ночи проходили с завидной регулярностью. Режим звучащих децибел убивал любую нервную систему. Музыка то врубалась на полную мощность хрипящих колонок, то стихала, издевательски подавая слабую надежду на спокойствие, потом вновь внезапно разрывала затишье. Паузы различной длительности не давали никакой возможности приспособиться к шуму. Как полагается, пьянь уважала блатной шансон. Особо слезливые вещи из разряда «ты меня бросил», находились на постоянном репите.
Апогеем торжества, среди разнообразных будней алкашей, случались моменты прибытия к соседке Оле второй дочки с супругом и маленьким ребенком. Посещения семейства непременно сопровождалось пьянкой и многочасовым ночным мордобитием. Яна сквозь сон слышала глухие звуки тяжело падающих тел, предметов мебели и попыткой изгнания из дома дражайших родственников, которые ночью почему-то не желали уходить. Однажды утром, выглянув в окно, Яна увидела усеянное детскими вещами дерево. Шапочка, тоненькая старенькая кофточка и дырявые носочки застряли в ветках, покачиваясь вместе с редкой листвой на ветру.
«Почти ритуальное украшение, - думала Яна, - как ленточки у шаманов на Байкале… С одним отличием: обвешали не в момент духовного просветления, а с криками и матами во время попойки. Ладно, хоть ребенка не выкинули…».
Яна периодически звонила в полицию. Те приезжали через несколько часов после вызова, каждый раз очень кстати попадая в музыкальный антракт. Она всерьез подозревала, что доблестные блюстители порядка стояли под окнами, дожидаясь паузы, чтобы зайти и изобразить удивление от ложного вызова. При этом люди в форме проявляли чудеса удивительной ментовской смекалки и поднимались не в шумную квартиру,
