азиатка проверила магазин. Старец промолчал. Татуированный вздохнул так, будто вот-вот собирался взойти на эшафот. Девушка окинула спутников проницательным взглядом: в её широких зрачках разгоралась готовность к решающей схватке.
- Вы не обязаны помогать мне, отец Родион. Там с нами может произойти всё, что угодно.
- Я исполню предначертанное, - без лишних раздумий отрезал старик. - Таков путь.
На губах азиатки проступила улыбка. Повернувшись к бородатому, она пристально всмотрелась в его прищуренные карие глаза. Но прочитать в них что-либо было непросто. Спрятавшиеся во впадинах под мохнатыми ветвями бровей; без блеска и настроения; потухшие, как у покойника, они могли говорить как о решительности, так и о безразличии. Об отваге или безнадёге. Быть может даже об азарте, что пылает в сердцах игроков, пустившихся ва-банк. Бородач взвесил пистолет Макарова в руке, словно этот исцарапанный ствол был его последней надеждой на спасение:
- Ваши бредовые идеи с каждым разом пугают меня всё больше. Судя по всему, связаться с безумной компашкой вроде вас – моя… как вы это называете? Судьба?.. Японка-вундеркинд и рехнувшийся монах. Вам без меня ни за что не справиться, так что... - татуированный отодрал ещё целый рукав, обнажив узоры то ли военных, то ли тюремных наколок.
- Капрал Давид Гумерсиндо Мариус де Альварес к бою готов.
Лицо старика оставалось равнодушным, будто выточенный из мрамора бюст. Тот поднял револьвер и, крутанув барабан, произнёс:
- Возможно, когда-нибудь имена Кимико, Давид и Родион будут вписаны в историю. Что бы ни сталось, знайте: на прыжке в преисподнюю наш путь не закончится. За дело.
Раскрыв рты, путники вставили в них дула пистолетов. Кимико взглянула на Давида; тот кивнул ей и снял пистолет с предохранителя.
Раздался металлический щелчок. Затем ещё один, а затем ещё.
Вязкую тишину степи разрезали два оглушительных выстрела. Третий так и не прогремел.
2. Критическое переключение
В Антоне Бойченко не было ничего такого, что могло бы выделить его из общей массы окружающих. Да он и сам никогда не стремился выделиться: не любил привлекать к себе внимание. Когда гулял, смотрел под ноги, чтобы не встречаться с прохожими взглядами. Музеи и кинотеатры не посещал. Звонки с незнакомых номеров игнорировал, а в заведениях общепита садился за одиночный столик. Антон не был нелюдимым человеком, отнюдь нет. Он относил себя к тому типу асоциалов, которые прекрасно обходятся без общения. Раз на раз не приходится: иногда Бойченко действительно встречались те, с кем можно и помолчать, и прогуляться, и даже о высоких материях под рюмочку-другую потолковать. Вот только надоедали эти люди так же быстро, как и появлялись, а «не такие» Антона абсолютно не интересовали. Воспринимал он исключительно подобных себе, посему мирно дрейфовал по течению жизни и ждал, пока подобные ему найдут его сами. Как говорится, плохо быть одиноким, но быть одиноким рядом с кем-то - ещё хуже. И вообще: имеет ли смысл торопить события, если всё предначертано свыше? Так он полагал, и именно такое мышление порождало главный его недостаток.
Антон работал младшим менеджером кредитного отдела филиала ОАО «ОПВ Банк», расположенного в самом центре Одессы. В свои двадцать шесть он имел съёмную совковую двушку в одной из спальных хрущёвок, древнюю «Вольво», подаренную крёстным, и вполне заурядный распорядок дня, включающий утренний кофе, проматывание новостной ленты и уборку кошачьего лотка. Казалось бы, живи и не жалуйся, но!.. несмотря на всё это, Антон чувствовал себя самым последним неудачником всех времён и народов. Иногда, в порыве гнева, он начинал злословить в адрес всемогущих сил, управляющих судьбами людей. Любая оплошность принималась Бойченко на их счёт, будь то заедающая в куртке молния либо внезапно проколотая шина. Виноваты все, кроме него. Ну а если среди тех, кто вокруг, виноватых не нашлось, то значит виноваты те, кто где-то там, в высших планах бытия, прядут нить его жизни и потешаются с того, какой он простофиля.
Возможно, именно на такой печальной ноте он и прожил бы всю жизнь, если бы в какой-то момент всё не изменилось.
Стоял сырой осенний вечер. Порывистый ветер покачивал туи, выстроившиеся в ряд около двадцатиэтажной высотки. Сверкающее стеклом здание выглядело современно по сравнению с обступившими его сталинками. Город походил на муравейник, который покинули все его обитатели, и это неудивительно: проливной дождь, лупивший уже как неделю подряд, лишь изредка останавливался на перерывы. Наполнившая тишину ругань восхитила бы и сапожника в пятом поколении. Рывками стягивая галстук, Антон выбежал из банка и злобно пнул металлическую урну: послышалось звонкое дребезжание. За ним по пятам следовал невысокий толстячок, который прикрывал дипломатом лысину. Протопав по лужам и даже не пожелав задремавшему охраннику стоянки доброго вечера, мужчины сели в тёмную «Вольво». Фары универсала разрезали полумрак.
В сознании Антона царил беспорядок. Числа, таблицы, счета, телефоны - всё это сливалось в запутанную какофонию, словно хаотичные мазки художника-экспрессиониста. Разум ни в какую не желал концентрироваться, а нервы гудели, словно пережатые струны. Ну ладно клиенты, которым необходимо всё объяснить по сто раз, разложить по полочкам и ткнуть пальцем. Но это... это переходило все мыслимые и немыслимые границы. Не сдержав рой накопившихся в черепе эмоций, Антон всадил по рулю кулаком.
- Всем сердцем ненавижу эту скотину! Ненавидел, ненавижу и буду ненавидеть!
- Понимаю тебя, - безучастно поддакнул попутчик.
- Нет, Серёга, не понимаешь. Вот когда ты на себе испытаешь все эти его придирки, все эти его подковырки...
Антон достал из кармана водительские права и швырнул их на приборную панель. На засаленном фото - уставшее лицо с орлиным носом, едва заметной щетиной и копной русых волос, выглядящих так, словно их чаще ворошили рукой, нежели расчёской. Да уж, видок с тех пор дополнился разве что синяками под глазами. А на что ещё можно рассчитывать, если вторую неделю подряд работаешь с восьми утра до девяти вечера без права на перекур? Удивительно, что вообще до сих пор ласты не склеил. Скорчив мерзопакостную гримасу, Антон тонким фальцетом пропел:
- Срочные поручения, месячные отчёты. И что? Мой рабочий день заканчивается в пять часов вечера. Пять, а не девять!
- Я давно заметил, что Жальнин к тебе неровно дышит.
- Неровно дышит?.. Не-е-ет, это называется по-другому: он меня терпеть не может.
- А жалобу? Попробовал бы накатать на него вышестоящему руководству.
- Да какая жалоба? – Антон нервно хихикнул. - У них же там сплошная круговая порука. Шеф моментально разнюхает, что это я
