Франция еще умела любить и ненавидеть, смеяться и хохотать, не смущаясь и не краснея. Вернись в свои родные края, в свою пресветлую Турень, там источник радости и нового вдохновения. Удиви и порадуй Францию, напиши сто, да-да, именно сто, потешных новелл, пусть все увидят, что ты не уступаешь восхитительным и плодовитым писателям Средневековья. Вспомни их язык: народный, естественный, чарующий, не стесненный оковами академических правил и оттого порою сам по себе смешной.
По сути, возвращение к прошлому было для Бальзака своеобразным бунтом против настоящего. Писателю надоело описывать общество, в котором, по словам одной из героинь его романа «Отец Горио», чтобы преуспеть, надо наносить удары беспощадно, относиться к людям, как к почтовым лошадям, и гнать их не жалея, пусть себе мрут на каждой станции, а свои подлинные чувства прятать глубоко, чтобы никто и не подозревал об их существовании.
Рискованный замысел давался Бальзаку непросто. Первые два десятка «Озорных рассказов» вышли в 1832[2] и 1833 годах, третий десяток был закончен лишь к 1837-му, а обещанная сотня так и не была написана. Помешало исполнению задуманного, в частности, и то, что после выхода первого десятка на Бальзака обрушилась критика и справа, и слева. Бальзак произвел такой эффект, как будто он в наряде шута явился на похороны, загремел погремушками и задудел в дудку. Нечего вспоминать Рабле, писал критик, «когда вся жизнь посвящается двум идеям, двум ожесточенным врагам страстей радостных и наивных, богатству и власти». Писателя обвиняли как в том, что его книга слишком архаична, что он не читал Рабле, на которого ссылается, не знает истории — в общем, в самозванстве и надувательстве, — так и в том, что рассказы написаны неудобоваримым и неправильным языком, ну и, разумеется, в чрезмерном эротизме и непристойности.
Полемика с критиками отражается в прологах ко второму и третьему десяткам «Озорных рассказов», а в уже процитированном предисловии к «Шагреневой коже» Бальзак так отвечал на нападки: «Писатели, имеющие какую-нибудь цель, будь то возвращение к идеалам прошлого (именно потому, что эти идеалы вечны), всегда должны расчищать себе почву. А между тем всякий, кто вносит свою долю в царство идей, всякий, кто отмечает какое-либо заблуждение, всякий, кто указывает на нечто дурное, чтобы оно было искоренено, неизменно слывет безнравственным. Впрочем, упрек этот, которого не удалось избежать ни одному смелому писателю, — последнее, что остается, когда ничего другого выдумать не могут. Если вы правдивы в изображении, если, работая денно и нощно, вы начинаете писать языком небывалым по трудности, тогда вам в лицо бросают упрек в безнравственности. Сократ был безнравствен, Христос был безнравствен, обоих преследовали во имя социального строя, который они подрывали или улучшали. Когда кого-нибудь хотят изничтожить, его обвиняют в безнравственности. Этот способ действия, свойственный партиям, позорит всех, кто к нему прибегает».
Язык, которым написаны «Озорные рассказы», в самом деле непрост, по крайней мере на первый взгляд. Это язык не только средневековый, но и «озорной», его средствами Бальзак передает непохожесть своих героев на испорченных уродливыми отношениями современников; язык забавный и «сказочный», чарующий музыкой давно забытых слов и оборотов; язык, который проводит границу между прошлым и настоящим и переносит туда, где все кажется исполненным чистоты и простого человеческого счастья. Вслед за Рабле Бальзак примешивает к французскому архаизмы и диалектизмы, латынь, итальянизмы и неологизмы, термины технические, шуточные, слова простонародные и грубые и придает им причудливую орфографию[3].
С. Вышеславцева и H. Соколова осуществили перевод «Озорных рассказов» литературным русским языком, придав ему легкую архаическую окраску устаревшими словами и оборотами так, чтобы они были сразу понятны из контекста и, не затуманивая смысла, украшали повествование.
Для преемственности, единообразия и в знак уважения к переводчикам, которые в середине XX века перевели на русский язык часть книги Бальзака, мы не только придерживались указанного стиля, но и сохранили прежнее название — «Озорные рассказы», хотя и тут есть над чем задуматься, и не случайно Ф. Сологуб назвал их «Озорными сказками», а М. Голицын — «Смехотворными рассказами».
Бальзак определил жанр своих рассказов редким французским словом «drolatique», которое означает то, что заставляет смеяться своей вольностью, даже двусмысленностью, и неожиданностью, и которое можно перевести не только как «озорной», но и как «потешный», «забавный», «чудной», «странный», «смехотворный» или «смехотворящий», «уморительный» и даже «смехоносный», а также «поразительный» и «удивительный»; но все эти слова не передают греко-латинские суффиксы «ат» и «ик», которым в русском языке соответствуют суффикс и окончание «ат» и «ический» (например: драматический, догматический). Бальзак выбрал такое определение в пику модным в первой половине века рассказам романтическим и фантастическим, дабы сразу отмежеваться от тех, кто, как он уверял, разучился смеяться.
Бальзак издал не сто, а тридцать озорных рассказов, его замысел остался незавершенным, но не только и не столько критики в этом повинны. Причина в другом. За те восемь-девять лет, что прошли от начала работы над «Озорными рассказами» (когда Бальзаку было тридцать лет) до выхода третьего их десятка, Бальзак изменился и перерос, если можно так выразиться, свое «озорство». Это, надо заметить, сказывается и на сюжетах, и на тональности рассказов, которые постепенно становятся все менее озорными и все более серьезными, а место действия переносится из Турени в Руан, Милан и даже на Сицилию. Сделав крюк, испытав свои силы, доказав самому себе, что он может «пересмеять» великих предшественников, Бальзак вернулся от прошлого к настоящему и к тому, что волновало и его как писателя, и читателей больше, чем анекдоты давно минувших дней, — к «Человеческой комедии». Бальзак еще долго не сдавался, он продолжал работу, надеясь исполнить свое обещание и написать-таки всю сотню, и всегда утверждал, что «Озорные рассказы» — это лучшее из всего им написанного.
Во Франции творение Бальзака подвергли конструктивной критике и оценили по достоинству лишь в XX веке, когда «Озорные рассказы» вошли в изданное в 1932–1933 годах собрание сочинений Бальзака. Затем последовали и другие издания, и в каждом из них критики находили все новые и новые достоинства этого творения и связи между ним и «Человеческой комедией».
Как и положено по законам жанра ренессансной новеллы, каждый рассказ посвящен одному событию или несложной цепочке событий, связанных единством обозначенного конфликта и немногочисленностью персонажей. Событие подается как там-то и тогда-то происшедшее и в то же время необычное, из ряда вон выходящее. Эта необычность подчеркивается неожиданной концовкой и назиданием для читателей. По времени действия «Озорные рассказы» разбросаны по более чем трем векам и тринадцати царствованиям, а местом действия большинства рассказов является Турень, ее населенные пункты и столица, родной город
