это было бы нормально для меня. Может быть, это было бы немного грустно, но ничего с этим не поделаешь. Долли не кормит ночных охотников, и им приходится кормить себя самим.
Но я знаю, когда убийство совершил человек, стоит мне только посмотреть на труп. Ни одно животное не могло бы обмотать ногу Альфреда Хичкока проволокой. Ни одно животное не использует бензин. И спички.
И ни одно животное не убивает ради забавы.
3.
Если бы это был хищник, убивший Альфреда Хичкока, я бы не сказал Долли ни слова. Я бы просто достойно его похоронил, и пусть бы она думала, что он улетел. Возможно, он оказался девочкой, которая нашла достойную пару.
Но я придумал кое-что лучше, чем просто похоронить его. Я не мог допустить, чтобы тот, кто замучил Альфреда Хичкока до смерти, знал, что кто-то видел, что он сделал. Поэтому я просто удалился тем же путем, что и пришел.
Я не оставил следов. Я научился этому в том же месте, где понял, что вы не всегда можете похоронить своих мертвецов.
4.
Когда я наконец вернулся домой, он был полон детей, как и всегда, во второй половине дня всю неделю. Подростки. Долли просто магнит для них. В основном девочки, но всегда, там где много девочек, появляются и мальчики.
Она знает, как весело провести время, моя Долли. Долли раньше была танцовщицей в «Рокет», и она отличная рассказчица, уж поверьте мне. Но то, что она лучше всего делает, это слушает. Я-то знаю. Я рассказал Долли то, что никогда никому не говорил. Я должен был это сделать, прежде чем попросить ее выйти за меня замуж — она имела право знать, с кем свяжется, если ответит «да».
Но есть многое, чего я не рассказал Долли, не вслух. Не потому, что я хотел хранить секреты. Долли просто умела… я точно не знаю, как это назвать, но она чувствовала то, что чувствуют другие люди. Я бы не хотел, чтобы Долли почувствовала некоторые из моих чувств.
Может быть, поэтому эти дети всегда с ней разговаривают. Она не типа какого-то наставника, а как будто твоя тетя, которой ты доверяешь, такая, которая никогда не оставит тебя в беде, что бы ты ей ни рассказал.
Она всегда учит этих детей чему-то, например, как шить ту сумасшедшую одежду, которую они сейчас носят. И они всегда учат ее. Например, как набирать СМС-ки на телефоне большими пальцами. Однажды она показала мне одно из этих сообщений — оно как будто было написано на другом языке. Когда она попыталась объяснить мне, что это значит, я сказал ей, что мне такое неинтересно.
Я не то чтобы… ладно, я не то, что не люблю детей, но мне нечего им сказать. И меня тоже не интересует все, что они могут сказать. Что они могут знать в их возрасте?
Дети, бывало, приходили ко мне в мастерскую в подвале, но они никогда не беспокоили меня, когда я там. У Долли не много правил в доме, но тем, что есть, вам лучше следовать, или вам вход будет заказан. Например, нельзя приносить наркотики или выпивку в ее дом. Первый раз, и тебя не будут пускать сюда две недели. Если это повторится, это будет последний визит.
У меня, вообще, есть два моих личных уголка. Подвал, и то, что Долли называет моим логовом. Она там все действительно круто устроила. Там большое темно-красное кожаное простое кресло, и телевизор с плоским экраном и наушники, так что я могу смотреть новости без достающих воплей всех этих детей. Одна стена — под книжные полки. На других — карты разных мест, где я был. И большое окно, так что я могу видеть весь двор.
Иногда я сидел там, и Альфред Хичкок прогуливался мимо окна.
5.
Время от времени пара мальчишек забредала в логово. Если моя дверь открыта, они знают, что могут просто войти. Иногда девочки тоже заходят.
Мальчики всегда хотят поговорить про Вьетнам. Это была моя ошибка, я думаю, но мы никогда бы не смогли купить дом, который бы понравился Долли, если бы я не сказал, что я ветеран, и не показал им документы, чтобы это доказать. Город такого размера, особенно скрытый в бухте, быстро разносит слухи.
— Ты когда-нибудь убивал? — это их любимый вопрос.
Я всегда говорю им и правду и ложь, одновременно.
— Да, — всегда говорил я им, — но это война. Я никогда не убивал того, кто не пытался убить меня.
Они думают, что я из пехоты. Так написано в документах. Никаких спецвойск, никакой армии рейнджеров, просто обычное мясо.
Это все тоже ложь. Я был во Вьетнаме, это да. И во многих других местах. Но я никогда не носил форму, и я никогда не носил собачьи бирки[1].
.
— Тебя бесит, когда люди говорят, что они против войны? — хотели они знать. Они имели в виду, что тот ад, который творился в Афганистане, перекинулся на Ирак. Некоторые из их родственников рассказывали им истории, о том, как это больно, сражаться за свою страну и чувствовать ненависть за это.
— Меня это не злит, — всегда отвечаю я. И эта часть — правда.
— Мой отец говорит, что Джейн Фонда предатель, — сказал один из них один раз. Я понимал, к чему он ведет.
— Могу понять, почему он так думает, — ответил я.
— А ты так думаешь? — спросила одна из девочек. В этом возрасте они намного сообразительнее, чем мальчики.
— Я не тот человек, чьи мысли что-то значат, — сказал я им. — Вот вы те люди.
— Почему?
— Потому что единственная причина, по которой кто-то слушает таких, как Джейн Фонда, это то, что люди обращаются с ними, как будто они важны. Человек становится знаменитым и начинает думать, что он особенный. Если кто-то достаточно большая звезда, журналисты задают ему вопросы о том, о чем он не имеет никакого понятия, но их поклонники хотят знать, что думает знаменитость. Джейн Фонда никогда не была солдатом. Она не политолог и не историк. И она не эксперт по Юго-Восточной Азии. Но если она созывает пресс-конференцию, все явятся на нее. Вот так все происходит.
— Это правда! — сказала другая девочка, поддержав меня. Такое строгое маленькое веснушчатое личико, в больших очках, отчего она была похожа на сову, похоже, ей часто приходилось стоять на своем. — Однажды я видела Бритни Спирс по телевизору. Они спрашивали ее о глобальном потеплении. Я готова поспорить, что
