здоровья не наблюдалось.
После долгих и бесплодных экспериментов я решил, что проигрывателю нужна настоящая пластинка, чтобы раскрыть свой потенциал. И начал охоту за этими вещами, которая заняла целых два года.
Наконец, на складе одного известного парижского ценителя, нашлось искомое. На той пластинке была записана сороковая симфония Моцарта, а её настоящее предназначение оказалось незамысловато: она пробуждала плотские желания, которым почти невозможно сопротивляться.
Разумеется, покупка обошлась мне в целое состояние. Плюс пришлось вынести снисходительные взгляды Пьера (так звали ценителя) и слухи о моём сладострастии, которые, конечно же, сразу начали распространяться в определённых кругах.
Впрочем, они быстро заглохли после того, как я выгодно перепродал пластинку одному известному владельцу казино из Макао.
Пластинка, к сожалению, не добавила ничего нового к проигрывателю. Да, мне пришлось пережить несколько странно-приятных минут, пока я слушал Моцарта — но более ничего не случилось.
Настоящее предназначение проигрывателя для меня оставалось загадкой ещё долгих три года. До того дня, когда дедушка познакомил меня с ценителем из Сингапура, которого я из вежливости пригласил посмотреть мой московский склад.
Он-то и предложил выкупить проигрыватель, назвав более, чем достойную цену. Я даже выторговал небольшую прибавку, но особо не упирался: очень уж любопытно было узнать его подлинное предназначение. А такие вопросы можно задавать только после завершения сделки.
— Скажите, Герман, вы продолжаете общаться со своими родственниками после того, как стали ценителем? — спросил он.
Я вспомнил про маму.
— Да, господин Цай, — я пожал плечами, — звоню родителям, поздравляю с праздниками. И считаю, что это нормально, даже для ценителя.
— А братья или сёстры у вас есть?
В другой ситуации я бы на этом завершил разговор, но тут любопытство победило.
— Единоутробные, — сухо ответил я.
— И отношения вы, разумеется, не поддерживаете? — спросил сингапурец, прищурив и без того узкие глазки. Но хорошо хоть обошлось без снисходительных улыбок.
— В этом нет необходимости, — спокойно ответил я. — Им вполне хватает их большой семьи.
— Обычная история для ценителей, — сказал он. — У вас в окружении нет детей. Поэтому вы так долго не могли понять, для чего нужна эта настоящая вещь.
— И для чего же? — немного раздражённо спросил я.
— Она прибавляет мозгов, — улыбаясь, сингапурец потрогал пальцем свой блестящий высокий лоб. — Но только у детей, лет до двенадцати. Ребятишки, которые его слушали, проявляют выдающиеся способности в тех сферах, которые выберут для обучения.
Я выдохнул. Потом расслабился и улыбнулся.
— Это прекрасно, — сказал я. — Надеюсь, теперь в мире будет немного больше разума.
— Посмотрим, насколько он действительно нужен нашему миру… — загадочно ответил сингапурец.
После этого он забрал проигрыватель и отнёс его к машине, которая стояла на парковке моего склада, возле настоящих ворот.
Эти ворота я приобрёл случайно, когда заглянул во время летнего отдыха в кузню мастера, где-то под Талдомом. Они ржавели на задворках его двора. На мой вопрос, можно ли их приобрести, мастер охотно согласился. «Заказчик пропал два года назад… внёс аванс — и исчез… обидно немного, я всю душу вложил в эти ворота, а тут… в общем, пускай вам послужат!» — объяснил он.
Без этих ворот я бы никогда не решился поставить свой склад на берегу Москва-реки, в Мневниках — место слишком приметное. А так, когда ворота закрыты, они сами и всё, что находится за ними, будто бы исчезает для недоброжелателей и праздно любопытствующих.
В тот вечер я закрыл ворота за сингапурцем и долго сидел на берегу реки, пока мне не позвонил дедушка.
— Слышал, ты помог Цаю? — спросил он.
— Скорее, это он меня сделал… — раздражённо заметил я.
— Помнишь, что я говорил тебе про скупость?
— Помню… — ответил я.
— Цаю было очень нужна эта вещь. Не могу рассказать подробностей — но просто поверь, что всё к лучшему.
— Да я верю… — сказал я, вздохнув. — Всё в порядке, правда. Просто хочу немного один побыть. Спасибо тебе за поддержку.
— Пожалуйста, — ответил дедушка.
Глава 2
Мой московский склад представляет собой три стандартных сорокофутовых контейнера. В одном их них я устроил что-то вроде уютного гостиничного номера с дорогой отделкой и всеми удобствами. В двух других поставил стеллажи, которые постепенно заполнялись приобретёнными мной настоящими вещами.
Каждый ценитель организует свои склады по собственному разумению. Кто-то сортирует настоящие вещи по свойствам, кто-то — по размеру, стране или региону происхождения. Дедушкины склады состоят из трёх отделений: мужского, женского и среднего. В них, соответственно, находятся вещи, распределённые по родам в русском языке. Мешочек настоящего кофе, кстати, у него стоит в «мужской» секции.
Я же предпочитаю сортировать настоящие вещи по времени покупки. Не в хронологическом порядке — а в зависимости от того, когда была совершена сделка: днём или ночью. Какой-то особенной причины именно для такого разделения нет, впрочем, как и в любых других случаях. Так что можно считать это просто моим капризом.
Жилой контейнер моего склада расположен торцом к воде. Перед ним я оборудовал небольшую площадку с грилем, диванчиками и уличным душем. На площадке даже зимой довольно уютно: инженеры одной особенной технологической фирмы создали по моему заказу хитрую систему воздушных тепловых штор для изоляции пространства. Она обошлась мне в целое состояние, но мне очень нравится ощущение нематериальных стен, которое она даёт.
Мне кажется, это очень здорово: сидеть в домашнем халате на мягком кресле, когда вокруг мороз со снегом, а у тебя, в созданном искусными инженерами микромире — тепло и сухо. И между промозглым холодом и уютом нет ничего, кроме воздуха. Стоит протянуть руку — и кожа мгновенно покроется пупырышками от холода.
Впрочем, до настоящих морозов ещё далеко. Днём жарило солнце, лишь к вечеру с воды повеяло сентябрьской прохладой.
Постояв немного на берегу, я решил зайти в свой дневной склад. Там, на стеллажах, осталась одна вещь, предназначения которой я до сих пор не знаю. Моя самая первая настоящая покупка. Благодаря ей я и познакомился с дедушкой.
В конце девяностых мы с мамой жили в небольшом подмосковном городке под названием Егорьевск. Жизнь, как и у многих в то время, была не сахар: денег вечно не хватало, зарплату на обувной фабрике, где работала мама, постоянно задерживали.
Хороших вещей у меня не было. Их просто негде было найти, поэтому приходилось довольствоваться турецким и китайским
