Книга Похороните меня за плинтусом - Павел Санаев

— А все равно красная ягода лучше черной! —раздался истошный крик, и я проснулся.

Крик был так ужасен, что я подскочил на кровати и долгоозирался в страхе по сторонам, пытаясь понять его происхождение, пока недогадался, что кричал я сам во сне. Поняв это, я успокоился, оделся и вышел изспальни.

— Чего так рано встал? — удивилась бабушка,стоявшая в дверях кухни с фарфоровым чайником в руках.

— Проснулся.

— Чтоб ты больше никогда уже не проснулся! —Бабушка была явно не в духе. — Мой руки, садись жрать.

Я хорошо вымыл руки, дважды намылив их, и стал вытиратьсямахровым полотенцем с зайчиками. В ванную заглянула бабушка.

— Мой руки снова! Этим полотенцем вытирался вчера этотвонючий старик, а у него грибок на ноге!

Я перемыл руки и окончательно убедился, что бабушка сегодняне в духе. Причиной тому был «вонючий старик», что в переводе с бабушкиногоязыка обозначало моего дедушку. Дедушка сидел в кухне на табуретке исосредоточенно ковырял вилкой винегрет из рыночных овощей. Прогневил он бабушкутем, что нашел фарфоровый чайник. Две недели назад бабушка заварила в этомчайнике травяной сбор на основе мать-и-мачехи, поставила его на видное место ипо сей день не могла найти — в кухне было такое количество банок, баночек,коробочек и пакетов, что любое видное место пропадало с глаз, стоило отнятьруку от поставленного на него предмета. Нашелся чайник на холодильнике вокружении трех пачек чая, банки с гречневой крупой, двух кульков чернослива исломанного тульского будильника, над звонком которого навсегда замерлимедведи-кузнецы с обломанными молотками. Бабушка подняла крышку, нашла вчайнике вместо целебного отвара заплесневелую массу и стала кричать, что втакую же массу дедушка превратил ее некогда блестящий мозг.

— Отличницей была, острословкой, заводилой в любойкомпании, — сетовала бабушка, вычищая из чайника плеснь, — парниобожали. «Где Нинка? Нинка будет?» Во все походы брали, на все слеты… Встретилатугодума — за что, Господи? Превратилась в идиотку.

Я нетерпеливо спросил, когда же бабушка даст мне завтракать,и горько пожалел об этом.

— Вонючая, смердячая, проклятущая, ненавистнаясволочь! — заорала бабушка. — Будешь жрать, когда дадут! Холуев нет!

Я вжался в табурет и посмотрел на дедушку — он выронил вилкуи поперхнулся винегретом.

— Старцам лакей отказан, — добавила бабушка ивдруг выронила чайник.

От чайника медленно отвалилась ручка. Он тихо и жалобнозвякнул, словно прощаясь с жизнью, и распался на несколько частей. Краснаякрышечка, как будто угадывая, что сейчас произойдет, предусмотрительно укатиласьпод холодильник и, вероятно удобно там устроившись, удовлетворенно дзинькнула.Я позавидовал крышке, назвав ее про себя пронырой, и со страхом поднял глаза набабушку… Она плакала.

Не глядя на осколки, бабушка тихо вышла из кухни и легла накровать. Дедушка пошел ее утешать, я не без опасений последовал его примеру.

— Нин, ты чего? — ласковым голосом спросилдедушка.

— Правда, баба, что, у тебя чайников мало? Мы тебеновый купим, еще лучше, — успокаивал бабушку я.

— Оставьте меня. Дайте мне умереть спокойно.

— Нина, ну что ты вообще! — сказал дедушка ипомянул бабушкину мать. — Из-за чайника… Разве можно так?

— Оставь меня, Сенечка… Оставь, я же тебя не трогаю… Уменя жизнь разбита, при чем тут чайник… Иди. Возьми сегодняшнюю газетку. Саша,пойди положи себе кашки… Ну ничего! — Бабушкин голос начал вдруг набиратьсилу.

— Ничего! — Тут он совсем окреп, и я попятился

— Вас судьба разобьет так же, как и этот чайник. Вы ещепоплачете!

Я пролепетал, что не мы с дедушкой разбили чайник, иоглянулся в поисках поддержки. Но дедушка вовремя смылся за газеткой.

— Молчать! — взревела бабушка. — Вы загадилимой мозг, больной мозг, несчастный мозг! Я из-за вас ничего не помню, ничего немогу найти, у меня все валится из рук! Нельзя гадить человеку в мозг день иночь!

Прокричав такие слова, бабушка встала с кровати и двинуласьна кухню. Я не рискнул идти за ней и хотел остаться в комнате, но властныйокрик и обещание сделать из меня двоих, если я сейчас же не подойду, заставилименя повиноваться. По дороге на кухню я размышлял, что было бы неплохо, если быиз меня сделали двоих. Один из меня мог бы тогда отдыхать от бабушки, а потомони бы с тем, другим, менялись. Но, к сожалению, невозможное невыполнимо, и изнесбыточных грез я снова перенесся в реальность.

Когда я вернулся к месту трагической гибели чайника, бабушкауже собрала в совок осколки и высыпала их в мусоропровод. Потом она вымыла рукии стала натирать в тарелку рыночные яблоки, которые я должен был есть по утрам.Тут только вернулся дедушка с газеткой. Я посмотрел на него как на дезертира.

Бабушка лихо натирала яблоки, щеки ее зарумянились, как накатке, дедушка посмотрел на нее и залюбовался.

— Видишь, как бабка-то старается. Не для кого-нибудь,для тебя, дурака, — сказал он и снова залюбовался бабушкой.

— Ну, чего уставился? — смутилась бабушка, точногимназистка на первом свидании.

— Так, ничего… — вздохнул дедушка и перевел взглядна заляпанное окно, по которому в поисках съестного елозила большая муха.

— На. — Бабушка поставила передо мной тарелкутертых яблок. Они выглядели аппетитной светло-зеленой кашицей, когда выходилииз-под терки, но тут же коричневели и становились довольно неприглядными.

— Зачем мне каждый день есть эти яблоки? — спросиля.

Дедушка оторвал взгляд от мухи и ответил:

— Как же, дурачок, это нужно. Шлаки вымывает.