обрядов, от храмового искусства.
Слова молитв, гимны благодарения и покаяния, которые вылились из глубины сердца великих поэтов, мистиков, святых, боговидцев, драгоценны для нас. Вживание в них есть школа души. Оно воспитывает нас, просветляет и возвышает. Но в храме не только «слово» служит средством для этого просветления и очищения, но и образ: икона, мелодия, ритуальный жест, архитектура храма. Флоренский недаром назвал церковное действо синтезом искусств. В своей полноте оно обращено ко всем сторонам человеческой личности.
Но если такова роль храма, стоит ли изгонять сам термин «богослужение»? Ведь мы «служим» Творцу, свободно отдавая себя Ему, посвящая себя Его замыслам, соучаствуя в их осуществлении. Духовный рост человека есть его труд ради Царства Божия, а поскольку храм и таинства содействуют этому, мы можем с полным правом пользоваться словом «богослужение», помня лишь, что в широком смысле оно распространяется на множество других проявлений христианской жизни. Для всякого, кто размышлял над Евангелием, ясно, что быть христианином не значит просто «ходить в церковь»…
В связи с этим уместно напомнить слова видного современного литургиста прот. Александра Шмемана. Указывая на «литургический кризис» Византии, он пишет: «Став „культовым обществом“, существующим в культе и ради культа, церковное общество разучилось понимать, что, будучи выражением, созиданием и восполнением Церкви, богослужение всегда полагает Церковь перед лицом мира, являет ее назначение в мире: народа Божьего, оставленного в мире с Евангелием и миссией. Богослужение, перестав быть выражением Церкви, перестало быть и выражением Церкви по отношению к миру: как закваски, призванной поднять все смешение, как любви Божией, к миру обращенной, как свидетельства о Царстве Божием, как благой вести о спасении и о новой жизни»[3].
* * *
В церковном культе необходимо отличать форму, образ от сакраментального ядра. Как уже было сказано, «обряд» облекает таинства в ризы «священного искусства», он есть воплощение вечного в земном творчестве.
Это отнюдь не может быть аргументом в пользу обрядоверия, для которого культ – застывшая реликвия. Богослужение живет и развивается вместе с жизнью самой Церкви. Создаются новые обычаи и обряды, некоторые навсегда уходят в прошлое, другие неузнаваемо меняются. Забегая вперед, укажем хотя бы на то, что чин литургии в его современной форме сложился не в апостольскую эпоху, а несколько веков спустя; еще позднее возникли праздники, посты, песнопения, богослужебные одежды и т. д.[4] Такой процесс изменений вполне органичен и закономерен. Вспомним еще раз евангельский образ дерева. Те, кто хотел бы зачеркнуть все приобретенное в Церкви на протяжении столетий, уподобились бы людям, требующим, чтобы дерево вновь стало зерном, из которого оно выросло.
Кроме того, типы богослужебного обряда во многом зависят от традиций национальной культуры. Так, в Центральной Африке литургия совершается под звуки тамтамов, в Эфиопии сохранился ритуальный танец епископов, современное церковное искусство Запада мало напоминает искусство раннехристианское или готическое.
В предлагаемом кратком очерке мы будем говорить только о богослужении Восточной Церкви, которое сложилось в Византии и распространилось на Грузию, Россию, Болгарию, Сербию и некоторые другие страны[5]. За свою историю оно претерпело много изменений; мы рассмотрим его в том виде, как оно существует сегодня в православных храмах.
Изучением корней и истории богослужения занимается специальная наука – литургика. Она тесно связана с историей Церкви, религиозной поэзии, искусства и культурных традиций христианства (см. библиографию). Предлагаемая же книга написана для «новоначальных». Цель автора – помочь им полюбить храм, понять смысл литургии, оценить красоту священнодействий и сделать церковную молитву частью своей жизни.
Глава первая
«Дом народа Божия»
Колокола
Мы приближаемся к храму. Еще издали слышны звуки благовеста. Воздух как бы наполнен голосом большого колокола, к которому вскоре присоединяется перезвон других колоколов.
Это не просто «гонг», созывающий людей в церковь, а мелодия, одухотворяющая окрестности храма, напоминающая о молитве тем, кто занят трудом или находится в пути, кто погружен в монотонность будней. Большой смысл заключен в названии «благовест», ибо колокольный звон – своего рода музыкальная проповедь, вынесенная за порог церкви; он возвещает о вере, о жизни, пронизанной ее светом, он будит уснувшую совесть. Недаром у Гёте перекличка пасхальных колоколов заставила Фауста отбросить кубок с ядом…
Впервые колокола появились в V или VI веке на Западе, а в Византию проникли только в IX столетии (прежде их заменяли «била»). Постепенно возникли большие наборы колоколов, для которых стали строить специальные звонницы и колокольни. С помощью этих наборов можно было исполнять сложные музыкальные произведения. Многие города славились собственными стилями звона.
В Средние века колокола окружал ореол таинственности, их «крестили» святой водой, давали имена. Самые крупные колокола были отлиты в России. Секрет их изготовления передавался мастерами из поколения в поколение.
Теперь уже немногие помнят время, когда вечерами над Москвой гудел многоголосый хор колоколов. Настоящий звон сохранился лишь в отдельных местах, например в Новодевичьем монастыре, Троице-Сергиевой лавре, в закрытых храмах Ростова. Его музыкальное эхо можно услышать в операх Глинки или Мусоргского.
Облик храма
Храмы с древнейших времен составляли неотъемлемую часть панорамы города. Как невозможно себе представить Афины без Парфенона или древний Рим без Капитолия, так трудно было бы вообразить Париж без Нотр-Дама, Лондон без Вестминстерского аббатства, а Москву без кремлевских соборов. Храм в городе – это пророк, говорящий о вечности, чей зов раздается среди шума современной цивилизации.
Совсем иное звучание приобретает силуэт церкви где-нибудь на холме, в окружении деревьев. Здесь гимн человека во славу Творца как бы сливается с гимном самого мироздания. Сельские храмы не выглядят сурово. Они овеяны той же умиротворенной красотой, что и окружающий пейзаж. Достаточно вспомнить церковь Покрова на Нерли, которая, словно сказочная невеста, смотрится в воды среди притихших полей.
* * *
Облик христианского храма создавался веками, приобретая в каждой стране и в каждую эпоху свой неповторимый характер[6].
Во дни гонений христиане сходились для молитвы и литургии в частных домах или в подземных усыпальницах – катакомбах.
Продолговатый стол, за которым верующие тех времен возлежали за братской трапезой, постепенно был заменен гробницей мученика. Саркофаг с горящими на нем свечами стал прообразом алтаря западнохристианского стиля.
Обычай совершать таинство «преломления хлеба» над могилой страдальцев за веру как бы утверждал правоту Тертуллиана, говорившего: «Кровь мучеников – семя христиан».
В катакомбах родилось христианское искусство. Образцом для него послужила роспись иудейских молитвенных домов (синагог), поскольку христиане первого поколения были тесно связаны с ветхозаветной традицией. Синагоги и усыпальницы еврейского народа украшались в то время фресками и мозаиками, среди которых были не только орнаменты и символы, но и сцены из Священной истории[7]. Искусство катакомб свидетельствует о том, что Церковь всегда принимала и благословляла жизнь. На стенах первохристианских храмов мы видим
