Встав посреди клироса в лиловатом пятне света, главный охранник приказал остальным остановиться. Он снял с пояса небольшую рацию.
— Он ушел в джунгли, — сообщил охранник, удерживая кнопку вызова. — Что нам делать? Застрелить его? Прием.
— Нет. Возвращайтесь. Далеко ему не уйти.
Охранник отключил рацию и снова прицепил ее к поясу. Оглядел необъятный каменный неф, древние стены, которые постепенно отвоевывала природа.
Вздохнув, он знаком приказал остальным следовать за ним. Они убрали оружие и молча повернули обратно.
И под горестный крик грифа, устроившегося на самом высоком шпиле, четыре фигуры скрылись в недрах заброшенного собора.
04
Чарльз Линч бежал уже несколько минут, когда его зрение вдруг помутилось. Лес на мгновение поплыл у него перед глазами. Мышцы оцепенели, ему не хватало воздуха. Перегнувшись пополам, он привалился к шершавому стволу гигантского дерева.
Постепенно дыхание восстановилось. Он выпрямился и оглянулся. Невообразимый собор уже давно скрылся за плотной завесой джунглей. Охранники потеряли его след. Во всяком случае, он не видел и не слышал их с тех пор, как выбрался из здания. Но радоваться пока рано. В конце концов, на что ему теперь надеяться?
Он совершенно не представлял себе, где находится. Ясно, что в амазонском лесу, но где именно? Очевидно, рядом с Тихим океаном. В Перу? Эквадоре? Колумбии? Как бы то ни было, судя по нетронутой буйной растительности, шансы обнаружить поблизости город или хотя бы деревню ничтожны. Сколько еще он протянет без воды и пищи? Измотанный бегством, он уже почти выбился из сил.
Но сдаваться нельзя. Такой глупости он не сделает. Раз уж ему удалось сбежать, он должен найти способ кого-то известить. Французские власти. Свою дочь, по крайней мере.
Линч сунул руку в карман и вытащил кожаный бумажник. Дрожащими пальцами вынул мятую фотографию, на которой она, такая красивая, с женственной улыбкой смотрела на фотографа. Где она сейчас? Разыскивает его? Беспокоится из-за его исчезновения?
Проглотив комок в горле, он положил фото обратно, убрал бумажник и снова пустился в путь. Неуверенно вступил в густые заросли. Но стоило ему сделать несколько шагов, как голова снова закружилась, а земля ушла из-под ног. Он потерял равновесие и рухнул.
С трудом Линч перевернулся на спину и напряг глаза. Сперва он решил, что все дело в усталости: после долгого бега его просто не держат ноги. Но вскоре зрение затуманилось еще сильнее. Джунгли слились с островками неба, которые проглядывали за раскачивающимися верхушками.
Он испустил яростный стон. Что это с ним? Усталость тут ни при чем. Здесь что-то другое. Все куда серьезнее. Он зажмурился и снова открыл глаза. Ничего не изменилось. Теперь он видел еще хуже. Затем дымка перед глазами сменилась галлюцинациями. Крики диких животных слились в неясный гул. Лианы вытягивались, шевелились, превращаясь в змей. На лбу выступили капли горячего пота. С нечеловеческим усилием он приподнял голову и уставился на свои руки, вцепившиеся в ляжки. Ему казалось, что руки меняют форму, пальцы вытягиваются, словно когти хищной птицы.
Он чувствовал, как постепенно паралич охватывает каждую часть тела — руки, плечи, туловище, — неумолимо подбираясь к сердцу. Громкое, словно мощные удары гонга, сердцебиение становилось все реже. Зрение ослабело настолько, что мир над ним внезапно превратился в расплывчатую палитру.
Затем сердце перестало биться. Совсем.
Перед тем как Чарльз Линч испустил последний вздох, ему привиделось лицо дочери в ореоле света. Ее большие черные глаза. Умоляющий взгляд. Губы девушки приоткрываются, ему кажется, что он слышит ее голос. Невнятные слова, которых он не может разобрать.
А потом он наконец умирает.
05
Стояло безумно жаркое лето — очередной знак свыше, еще одна гримаса планеты, обращенная против преступной халатности наглых захватчиков. В легкой дымке Париж будто плыл под слоями горячего воздуха, поднимавшегося от асфальта.
Те, кто знавал Маккензи всего пару месяцев назад, при виде мужчины, сидевшего за столиком у окна «Сансер», сказали бы, что от прежнего Ари осталась лишь тень. Но здесь, в самом центре квартала Абесс, другим его и не видели. Персонал этого модного бара уже привык, что ближе к вечеру к ним заходит плохо выбритый мужчина лет сорока с седеющей взлохмаченной шевелюрой. Под синими глазами залегли тени, а во взгляде притаилась горечь. В неизменных темных джинсах и белой рубашке с расстегнутым воротом он молча читал свежий выпуск «Либерасьон» или современный американский роман, потягивая односолодовый виски и черный кофе, покуда ночная тьма не окутает Монмартрский холм: тогда, пошатываясь, он отправлялся восвояси, к площади Эмиля Гудо.
— А вот и вы, Маккензи! Я-то думала, вы сегодня выходите на работу.
Бенедикт и Марион, неизменные официантки бара «Сансер», были одними из немногих в квартале, кто спустя несколько недель сумел найти общий язык с этим угрюмым, молчаливым посетителем, открывавшим рот лишь затем, чтобы заказать еще одну порцию виски.
Маккензи отложил газету и неторопливо поднял голову:
— Привет, Бене.
— Ну так что? Вы им больше не нужны?
— Доктор продлил мне больничный еще на две недели.
— Да ну?
— Угу. Я сказал ему, что не сдал табельное оружие и вчера вечером пытался им побриться.
— Хорошо сказано, но замечу: раз сегодня вы снова здесь, это доказывает хотя бы то…
— Что я все еще цепляюсь за жизнь?
— Ну да… Или что вы очень плохо бреетесь.
Маккензи хмыкнул. Бенедикт — одна из немногих, кто еще способен заставить его улыбнуться. Эта высокая брюнетка с короткими взъерошенными волосами, стройная и худощавая, словно бегунья на дальние дистанции, с тонкими чертами и продуманно-небрежным стилем обладала язвительным юмором и той долей трезвого цинизма, которые только и могли расшевелить такого разочарованного во всем старого медведя. Ему казалось, что они знакомы с незапамятных времен и она ему почти как сестра с этой ее восхитительной развязностью и речевыми тиками вроде «замечу», которое она вставляла кстати и некстати.
— Ну так что? Виски?
— What else?[1]— ответил Ари, которого, до того как он прибавил в весе, сравнивали с Джорджем Клуни, разве что пониже ростом…
— Полагаю, Аберлау?
— Хозяин все никак не сподобится заказать Каол Айла?
