Радосвет и тоже выпил.
Яромир замотал головой. Он не желал знать подробностей.
— Я хотел спросить: когда только успели?
— Это важно?
— Пожалуй, нет.
Что там обычно говорят в таких случаях? Поздравляют? Но, с точки зрения Яромира, поздравлять друга было не с чем. Подумать только: дочь-полукровка! Хорошо, что не сын. Царь Ратибор нравом горяч и на расправу скор. Узнает — даже прибить может.
— Её зовут Аннушка, — улыбнулся Радосвет.
— Зачем ты мне вообще это рассказываешь? — Яромиру вдруг стало холодно. Не помогали ни меховая душегрейка, ни шерстяной плащ. Он обхватил ладонями локти, стараясь согреться.
Царевич ответил не сразу:
— Я устал держать всё в себе. Хоть мы и не во всём соглашаемся, но ты мой лучший друг. И я хочу попросить тебя об одолжении. Если со мной что-нибудь случится… ну, ты понимаешь. Не оставь Таисью и Аннушку.
— Да ничего не случится. Я защищу тебя! И мне не нужно будет говорить с твоей смертной и с её… то есть с вашей дочерью. С ней и не поговоришь толком. Она ведь, небось, ещё пелёнки пачкает? — Яромир пытался говорить беззаботно. Получалось плохо.
— Смертные взрослеют быстрее, забыл? Аннушке сейчас двенадцать. По нашим меркам это как четыре десятка или около того. Представляешь, однажды она станет старше меня! — Радосвет усмехнулся. Впрочем, как-то невесело.
Яромир такого не представлял и даже представлять не хотел. Ему было неловко, словно он самолично за Радосветом и его ненаглядной Таисьей в щёлку подсматривал. Неприятное чувство. Его наверняка не было бы, окажись эта девушка из дивьих.
— На кого хоть малая похожа?
Не то чтобы Яромира и впрямь это интересовало. Спросил, чтобы не молчать.
Взгляд Радосвета потеплел:
— На Таисью. Такие же чёрные косы. А глаза — мои. И уши тоже.
— Острые? Ох, нелегко будет девчонке…
— Почему это?
— Потому что люди не любят тех, кто от них отличается.
— Значит, поэтому ты и не любишь смертных? — вздохнул Радосвет. — Они не такие, как мы.
— Эй, я ничего не имею против смертных, пока они там, а мы тут! Мне интересно, как они живут. Даже немного завидую, что ты побывал в Дивнозёрье, а я нет.
Яромир ничуть не покривил душой. Ему и впрямь было любопытно. И он бы с удовольствием заглянул в вязовое дупло, соединяющее миры, если бы представился такой случай. Но пока они с Радосветом были маленькими, дупла стояли закрытыми (как позже выяснилось, Лютогор постарался), а сейчас стало не до того: война.
Царевич будто подслушал его мысли:
— Вот закончится война, вместе сходим. Я тебя со своими познакомлю. Глядишь, и твоё мнение изменится. Кровь не так уж и важна. Главное, чтобы человек был хороший.
— Может быть.
Яромир сказал это, только чтобы успокоить Радосвета. Как ни крути, а мудрецы знают, что говорят. Если они считают, что кровь смертных не должна смешиваться с кровью жителей Волшебной страны, значит, так оно и есть. И Лютогор — лучшее тому подтверждение.
С Кощеевичем Яромир никогда не встречался, но ненавидел его всей душой. Ведь именно из-за этого негодяя они с сестрицей Радмилой остались сиротами. Лютогор вморозил их родителей в нетающий синий лёд, когда те пытались защитить Светелград. Страшное заклятие превратило мать и отца в безмолвные статуи, которые царь Ратибор не позволил отвезти в фамильный склеп. Во дворце нашлись покои, чтобы устроить усыпальницу, но Яромиру запретили туда входить. Мол, заклятие слишком сильное, можно самому обратиться в стылый лёд. Мало-помалу черты родителей стёрлись из памяти. Яромир помнил светлые шелковистые локоны матери, тепло её рук и запах колдовских трав. От отца остались суровый голос, жилистая ладонь, одобрительно хлопавшая сына по плечу, и меч — семейная реликвия.
Радмила была немногим старше, но воспитала брата, заменив ему обоих родителей. Яромир в ней души не чаял и всегда старался на неё равняться. Сестра лучше стреляла из лука, лучше сражалась. Помнится, едва в невестин возраст вошла, а её уже уважительно величали воительницей. Все царские дружинники за ней бегали, в женихи набивались, но Радмиле никто не полюбился. Сам воевода Баламут к ней сватался — и то не пошла. Отшутилась, что питает страсть только к ратному делу. За несговорчивый нрав её даже прозвали Северницей — так в Дивьем царстве называли самую суровую зимнюю бурю.
Завтра сестре предстоит вести в бой второй отряд — тот, что окружит врагов, погнавшихся за царевичем Радосветом. А если повезёт, даже пленить самого Лютогора. Жаль, убить его не получится: бессмертный, гад. Как и его папаша Кощей. Пока же Радмилины воины скрываются в низине за Вороньим холмом.
Яромир не сомневался, что сестра справится, о чём не преминул сказать ей ещё третьего дня, когда они достигли развилки, где пути отрядов разошлись. Радмила, улыбнувшись, кивнула, но украдкой всё же сплюнула через левое плечо, чтобы не сглазить. Никто, кроме Яромира, и знать не знал, что суровая Северница перед каждой битвой волнуется, как в первый раз…
Радосвет молчал и грел руки дыханием. Над Вороньим холмом занимался рассвет, и вместе с заревом на небе в сердце Яромира разгоралось предвкушение славной битвы. Планировалось столкнуться с противником в расселине, немного посопротивляться для вида и отойти. Пусть Кощеевич и его прихвостни думают, что дивьи люди решили отступить. Радоваться им придётся недолго — пока Радмила не ударит с тыла.
Третьему отряду под предводительством Баламута пришлось отойти подальше — за воеводой пристально следили навьи соглядатаи. Яромиру хотелось верить, что тот подтянется уже к шапочному разбору, когда всё будет сделано. На его долю подвигов уже хватит. Пора дать дорогу молодым.
Ещё примерно час — и начнётся.
— Теперь ты задумался. Плохое предчувствие? — Радосвет сказал это будто с упрёком, и Яромир поспешил заверить его:
— Я тебе что, ворона-вещунья, чтобы каркать? Всё будет хорошо. Я гадал.
— Жаль, что гадатель из тебя так
