новость кормчий. – Где такое видано, чтобы гражданам столь бесцеремонно испортили праздник?
– Настоящий праздник, как и красивая молодица, хорош и без водки, – возразил новый знакомый. – А желающих его испортить – хоть пруд пруди. Говорят, в Киеве под парами стоит поезд с молодчиками, которые горазды булыги и коктейли Молотова метать. А таких, с позволения сказать, гостей следует на трезвую голову и во всеоружии встретить.
– Небось, откопал припрятанный в огороде «шмайсер»? – съехидничал Геннадий. – А может, и целый миномет?..
– Я, мил человек, вот этим кнутом могу так перетянуть любого майданутого, что он сходит по-большому и по-маленькому. Не снимая штанов.
– Вдруг в ваших краях объявится мой родственник-киевлянин, – попросил я, – так вы уж не сильно его стегайте.
– Каков он из себя?
– Примерно ваших лет и комплекции.
– Чего же он, старый хрыч, на Майдан полез?
– Впечатлений, наверное, захотелось. Но не придумал ничего лучшего, как метать булыжники в омоновцев. Правда, неудачно. Рука-то у него после операции плохо срослась, поэтому булыжники летели в другую сторону. «Слышь, чертов инвалид, – сказали ему, – ты уже парочку наших зашиб. Хватит кидать, лучше подноси камни. Целее будем».
– Извините, боюсь, пощады вашему родственнику с моей стороны не будет, – ответил пастух. – Нет у меня сострадания к тем, кто ради впечатлений затевает свару. Поэтому для блага вашего родственника – пусть и не помышляет устроить майдан на крымской земле.
Он оказался философом, мужик, который пас за сельской околицей отощавших коров. Хотя и перекидал за свою жизнь сотни тонн навоза, прекрасно понимал, что все эти потрясения и майданы сделают ее еще более нищей.
Впрочем, пастухи, чабаны и землепашцы все отчасти философы. И такими их сделало прямое общение с природой, где все имеет глубинный смысл. И розовые туманы над Балаклавской бухтой, и сорочьи теремки вдоль обочины, и выросший под защитой дота времен Великой Отечественной синеокий пролесок.
КОЗЬЯ НАПАСТЬ
– Впервые за все утро попалась смурная физиономия, – говорит Анатолий. – А то мне уже начало казаться, что мы попали на выставку улыбок.
Впрочем, у шофера хлебовозки имелись веские основания пребывать в подавленном настроении. Он даже не счел нужным удовлетворить любопытство седоков машинёшки с донецкими номерами.
– Ты почему разлегся посреди дороги? – удивился наш кормчий. – Козочек решил накормить?
– Пошел ты… сам знаешь – куда, – отмахнулся мрачноликий.
И все-таки нам удалось выяснить причину дорожно-транспортного происшествия, в результате которого обставленные цветущими абрикосами Байдарские ворота стали еще уже. Шофер хлебовозки при виде вынырнувшей из-за поворота колонны броневиков на мгновение впал в прострацию. И пришел в себя только после того, как неуправляемая хлебовозка оказалась лежащей на боку посреди асфальта.
Наверное, разбежавшиеся по кустикам буханки можно было собрать и, отряхнув от пыли, вернуть на место. Однако к месту ДТП устремилось стадо козочек. Зловредные животины отхватывали пару-тройку кусков от одного каравая и тут же принимались за следующий. То есть делали все, чтобы водитель хлебовозки окончательно смирился с утратой.
К счастью, экипаж «козлика» и оседлавшие бронетехнику зеленые человечки оказались сознательнее животин. Объединенными усилиями хлебовозку поставили на копыта, после чего молодой человек в камуфляже прошелся с головным убором по кругу.
– Держи, – велел он, вытряхивая в ладони пострадавшего деньги. – Здесь должно хватить и на возмещение убытка, и на ремонт твоей телеги.
– Ну вот, – удовлетворенно молвил Анатолий. – Теперь имеются все основания надеяться, что хмурых физиономий на крымской земле больше не осталось.
ТРИ ТЮЛЬПАНА ОТ ЖАР-ПТИЦЫ
Конечно, праздник не может длиться вечно. Он вроде радуги после ненастья. Только что сияла улыбкой красавицы – и вот уже нет ее.
Но в те дни радуга не покидала полуостров. И ее отсвет лежал на лице капитана бегавшего через Северную бухту морского трамвайчика «Иван Овчинников».
Узнав, что трое новых пассажиров – дончане, капитан запретил матросу брать с нас деньги за проезд. Второе отступление от правил произошло пять минут спустя. Вместо того, чтобы отпугнуть гудком приводнившуюся по курсу стаю лебедей, капитан положил руль право на борт.
– Не будем беспокоить, – молвил он. – Лебеди и так натерпелись всякого по дороге домой. Да и устали похлеще отработавших смену землекопов.
Мысленно мы поаплодировали великодушию капитана, однако сполна его поступок оценила плывшая с нами дамочка. Нарядная, словно обретшая человеческое обличье жар-птица, с тремя алыми тюльпанами в руке.
Так вот, когда «Иван Овчинников» прочно встал у коновязи, пассажирка влетела в рубку, отчего та преобразилась в сказочный теремок, и протянула капитану цветы:
– Это вам за лебедей…
Впоследствии Анатолий утверждал, что дамочка чмокнула капитана в щеку. Так было или иначе, утверждать не берусь. Однако готов засвидетельствовать, что щеки капитана сделались одного цвета с подаренными тюльпанами.
Жалею, что не удосужился записать имя жар-птицы. И заодно попросить у нее номер телефона. Но морской трамвайчик увез ее на другую сторону бухты, оставив в душе растерянность, которую испытывает тихий пьянчужка, когда роняет из рук бутылку купленного на последние рублишки вина.
Впрочем, жизнь наша целиком сверстана из потерь. В том числе вот таких, казалось бы, второстепенных. Но кто знает, не прошел ли ты и в этот раз мимо собственной жар-птицы?
Говорю об этом Анатолию, который взглядом провожает морской трамвайчик.
– Согласен, – вздохнул приятель. – С такой барышней пройтись по Графской пристани – у фонарей от зависти лампочки полопаются. Но если начнем бегать по Севастополю и приставать к прохожим с идиотским вопросом: «Не пролетала ли здесь жар-птица?» – то ночлег в психушке обеспечен.
«МЫ ВЕСЕЛЫ, КАК ВОДА…»
Намек на ночлег сделан с прицелом. Зеленый «козлик» обладает удивительной способностью передавать жесткую глубину колдобин филейным частям седоков. Да и полтора часа в бурлящем котле главной площади Симферополя утомили похлеще колдобин, коим несть числа между Донецком и Чонгарским перешейком.
Правда, в отличие от Майдана, крымчане обменивались не выдранными из мостовой булыгами, а лучезарными, словно Балаклавская бухта, улыбками. Короче, выкарабкался я из котла с изрядно обмятыми боками и единственной фразой в походном блокноте: «Мы веселы, как вода, толпящаяся у плотин».
– Знаешь, почему упустили жар-птицу? – проникновенно напомнил о себе Анатолий. – Да потому, что устали. А вот если бы основательно подкрепились да отлежались в соломе…
Как и полагается кандидату сельскохозяйственных наук, приятель считает копну соломы или сена наилучшим местом отдохновения.
И, пожалуй, он прав. Во время скитаний по малым рекам мне приходилось множество раз коротать ночь под звездами, которые, казалось, тоже пахли луговым сеном. И поэтому теперь точно знаю, что прибрежные стожки обладают чудесным даром изгонять похмельный синдром и усталость.
К сожалению, на Графской пристани подобная роскошь не водится. Что ж, придется довольствоваться съемной квартирой с видом на мусорные баки.
