полотном. За шесть лет ей не удавалось пройти дальше луга. Да и никому. Попытки найти брешь — пустая трата времени. Невидимая преграда не выпускала без вестника.
И Ева запела. Песня эта древняя, сложена поколением, видавшим мир до катастрофы. Но как жили раньше — теперь не помнили. И только в земле находили всякую всячину, о назначении которой никто не знал.
Иногда откапывали железки. Их переплавляли во что-то нужное. Работе с металлом, по легенде, предков научили вестники. Ещё они показали, как добывать огонь и ткать. Всего и не назовёшь. Поговаривали, что вестники знают, почему летают птицы и зачем наступает ночь, но Ева не удерживала в памяти всякие мелочи. Это отвлекало от важного.
Шесть лет в голове зрел план, который Ева обдумывала во время работы с шерстью. Пересчитывая дни до года вестника, она забывалась, нить рвалась в руках, и Ева получала подзатыльник от тётки. Марта потом весь вечер причитала над испорченной пряжей. Обидно, конечно, но мысли о вестнике сами себя не подумают. А ремесло Еве не нравилось, и ничего она с этим поделать не могла. Или не хотела.
Вот и сейчас сидела на лугу, а не за работой. Послышалось протяжное блеяние коз. Родители когда-то тоже держали скотину. Однажды брат стащил венок, который сплела Ева, и нацепил на козлёнка. Бедняга бестолково мотал головой, обиженно мекал и скакал под детский хохот, подбрасывая ножки. Мать выбежала из дома. Отругала их с братом и ловко поймала козлёнка. Ева видела, словно наяву, как мать сорвала венок с козлёнка надела на себя и звонко засмеялась — так запела бы чудесная птица. Но какое у мамы лицо?
Ева зажмурилась под стрёкот кузнечиков. Нет, не помнила. Она встала и зашагала к селу, давя желтые цветки одуванчиков. У ворот Ева зло пнула изгородь. Недалёко послышался тёткин голос — старая карга опять жаловалась соседке. Круто повернув, Ева скрылась за каменным домом. Запершило в горле, и она ускорила шаг. Впереди торчала труба с вентилем. Кран привычно скрипнул, и Ева наклонилась, чтобы попить. Квинтэссенция холодела с каждым глотком. Без запаха и вкуса, при правильном обращении она преобразовывала мир вокруг. Много лет назад их этому тоже обучили вестники. Растительность, впитывая прозрачные капли, разрасталась, становилась мясистой и сытной. “Квазихлеб”, — уважительно говорили старшие.
Ева наклонилась ниже и подставила под струю голову, нагретую солнцем. Целое утро только зря потратила. Тётка застукает — наорёт. Но кто виноват, что весник должен появиться в любой день этого года? Уж точно не Ева. Ведь всё давно прописано в договоре.
Она снова скрипнула вентилем и убрала с лица налипшие пряди. Неизвестно, кто проложил трубы. Народ пользовался и лишних вопросов не задавал.
Ева знала другое: пришло время действовать. Она уже подготовила дорожную сумку.
— Идёт! — тоненько крикнул соседский мальчишка.
Ева вздрогнула и улыбнулась. Неподалёку с грохотом уронили ведро. Словно во время урагана, захлопали двери. Захныкал младенец, и суетливые соседи высыпали из домов.
Вскоре все собирались в центре селения, как предписывал договор. Никто не сомневался в его существовании. Ведь откуда-то люди знали, что строжайше запрещено не пускать вестника или нападать на него. Это знание непреложным законом входило в жизнь степняков с каждым вдохом, с каждым глотком квинтэссенции…
Из-за ближнего дома вышел вестник.
***
Когда солнце сдвинулось на пару ладоней, несчастные равнодушно глядели на горизонт. В этот раз среди них были только седые. Их морщинистые лица, как и полагалась, выражали равнодушное спокойствие. Предугадать, кого выберет вестник, казалось невозможным. Чем он руководствовался, забирая только стариков или молодых, Ева не знала.
Остальные торопливо отправились по домам — согласно договору. Только Ева осталась на площади. Выбранные двинулись в путь, а чужак, глядя под ноги, шёл следом. Они повернули за угол у недавно выстроенной ограды, и удар жерди оглушил вестника. Он рухнул, словно уснул на ходу. Брат научил, как надо бить.
Ева наклонилась с надёжной верёвкой и ухмыльнулась: “Вот её-то я сплела на славу”. Узел на запястьях вестника затянула крепко — предосторожности не помешают. Связанный станет внимательней прислушиваться к просьбе. Или позволит идти с ними. Среди односельчан ползли слухи, что некоторые уходили за близкими, но никто не возвращался. Поэтому эти истории заставляли грустить. Ева их не любила. Она обязательно возвратится и не будет больше одинокой.
Когда шесть лет назад ушёл брат, Ева отказывалась от еды, только пила квинтэссенцию: голова кружилась и подташнивало, зато притуплялась душевная боль. Тётка, видя, тающую на глазах Еву, отстегала её и заставила глотнуть молока и поесть квазихлеба. Накопив немного сил, Ева принялась реветь. Тут даже наказания не помогли успокоиться. Наплакавшись, она решила, что обязательно подготовится к встрече с вестником.
Из ветоши и жердей смастерила чучело. Голова с угольными точками глаз и растопыренные руки — ей большего и не было нужно. Родня засыпала, и Ева прокрадывалась в сарай у дома, где родилась, чтобы при свете лучины бить чудовище, разрушившее семью. До кровавых мозолей, затягивавшихся к утру, а если пробраться в сад и выпить квинтэссенции, то они исчезали и до рассвета.
Потом отмечали ежегодный праздник лета. Визгливая ребятня крутилась у подвешенного на площади бумажного шара с безделушками и угощениями. Детям никак не удавалось разбить его. С гиканьем они подпрыгивали и молотили по шару палками. Оболочка из обмазанной тонким слоем глины бумаги не поддавалась. Книги в большом количестве сельчане нашли недавно в откопанном погребе. Староста пытался помешать степнякам растаскивать их, он от отца слышал, что они очень ценятся вестниками, но разве уследишь?
Возня малышни наскучила. Ева зевнула и подняла прохладный камень. Довольно тяжёлый, он удобно лёг в ладонь. И запустила в цель. Шар хрустнул, и из трещины посыпалась всякая чепуха.
Ева с ухмылкой глядела на окрепшие руки: “Вот так-то, вестник, это только начало”.
А теперь Ева претворяла задуманный план в жизнь. Никто из несчастных не заметил падения чужака. Они строем шагали впрёд, и в проводнике не нуждались. В прошлый раз Ева поняла, что в момент, когда он указывает на человека, тот становится равнодушным ко всему.
Тяжело дыша, она склонилась над вестником. Ева подумала: “Тот же гад — вот и славно”. И как ей шесть
