жесткостью требовал говорить. Словно вместе с кожей Андрей снимал с жены частицы измены, грязи, которую можно было иссечь только так, скальпелем, в белом свете, на черном шелке среди лепестков — встреча за встречей, признание за признанием, одна полоска кожи за другой.
Разминая затекшие плечи, Андрей потянулся за смартфоном, чтобы запечатлеть законченную работу:
— Феникс – символ любви. Вечной и всепрощающей. Больше нас никто не разлучит. И о прошлом ты забудешь. Как там его звали?
Стуча зубами, Лиза прошептала имя, что кровавыми нитями теперь было вшито в ее сознание.
— Нет, милая, — погладил взмокшие волосы жены Андрей, — его никак не звали. Его не было в нашей жизни, — и он плеснул на влажно-алого феникса из бутылки для дезинфекции.
Плачущий дождь наполнял пустоту. Блуждая в ней, Лиза вдруг заметила тонкий силуэт, и кинулась к нему. Она хотела рассказать так много, предупредить об ошибке, чтобы девушка не сомневалась в Андрее, не его нужно было винить во всем. Он не тот…
Аммиаковая ватка вырвала ее из темноты. Лиза открыла глаза. Ловя в памяти обрывки полусонного видения, женщина поняла, что среди брошенных устрашающих фраз, так и не назвала имени. Зачем она вообще бросилась к той девушке, еще порхающей в сказке с любимым человеком?
Андрей целовал холодные пальцы жены:
— Ты не моя любовь. Ты моя религия, Лиза... — шептал он, и во взгляде читалась та же болезненная, граничившая с помешательством завороженность, что при первой их встрече.
Она слабо улыбнулась, уверяя себя, что все привидевшееся – игра сознания, фантом прошлого, порожденный болевым шоком, и всего. Но где-то внутри сердце точил холодок, и тлела надежда, что та, другая Лиза не придаст значения ее словам, спишет все на ночь и дождь, и ей никогда не придется плакать в темноте...
