— Те из нас, кто служил Королеве в прошлом, не вправе отказываться послужить и теперь, — печально произнес Пауэрскорт. — Я принимаю это поручение. Но вы поможете мне, не так ли? Вы знаете этих людей куда лучше, чем я.
— Разумеется, помогу, Фрэнсис, — сказал Роузбери, вставая и крепко пожимая Пауэрскорту руку. — Пока продлится расследование, я буду помогать вам чем только смогу. Однако пойдемте, мне нужно отправить телеграмму.
Пока двое мужчин возвращались в Далмени, сопровождаемые хрустом осенней листвы под их сапогами, стемнело.
— Во вторник, в девять утра, вас и меня ожидают в лондонской резиденции принца Уэльского, в Мальборо-Хаусе. Ждать осталось пять дней.
Лорд Джонни Фицджеральд, друг и соратник Пауэрскорта по детективной работе, сидел, взгромоздясь на Губителя, почти в сотне футов над землей. Слева от него располагались Война, Мор и Смерть — три другие всадника Апокалипсиса. Справа — еще более темные в пыльных лучах проникавшего в колокольню света Матфей, Марк, Лука и Иоанн молча свидетельствовали о том, что колокольных дел мастеру, отлившему этих чудищ лет двести назад, приходили в голову и мысли более мирные.
На шее лорда Джонни висел полевой бинокль — лучший из тех, какие закупает прусская армия. Здесь, в церковной башне Роуксли в имении его друга Пауэрскорта, лорд Джонни мог предаваться своей страсти — наблюдению за птицами. Из башни открывался превосходный вид на стоящий внизу дом Пауэрскорта, Роуксли-Холл. На юге располагался за холмом симпатичный ярмарочный городок Аундл с красивыми, восемнадцатого столетия, зданиями и менее выдающейся в архитектурном отношении школой. На востоке лежал Фодерингей с его квадратной церковной башней, навевающей воспоминания о заточении Марии, королевы Шотландской. На запад и на север простирался Рокингемский лес, растянувшийся миль на десять, завершаясь у Кингз-Клиффа.
Над лесом кружили огромные хищные птицы, с невероятной медлительностью поднимавшиеся широкими взмахами крыльев на восходящих воздушных потоках, прежде чем стремглав пасть на свою невидимую отсюда добычу. Фицджеральд мог часами сидеть в этом укрытии между четырьмя евангелистами и четырьмя всадниками Апокалипсиса, наблюдая за охотой птиц, за убийствами, которые они совершали.
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт шел к своему дому от железнодорожной станции Аундла. Мальчики из школы играли в регби, дисканты болельщиков отдавались в городке визгливым эхо. Пауэрскорт думал о латинских переводах — пассажах Плиния, речах Ливия, риторических фигурах Цицерона, взирающих на тебя с листа, никогда тобой прежде не виденного. При первом чтении можно распознать одно-два слова. Остальное — тайна, которую надлежит распутать. Тайны зачаровывали Пауэрскорта в течение всей его жизни: в детстве это были головоломки, над которыми он бился, сидя у кресла матери, — в очаге пылал сильный огонь, и потоки ирландской речи лились, в буквальном смысле, над его головой; в пору армейской службы в Индии их сменили коды и шифры, и он забивался в какую-нибудь душную палатку, чтобы расшифровать послания врагов Ее Величества.
Теперь латинским переводом представлялось ему каждое новое расследование. Начинаешь с нескольких слов, с нескольких крох знания, которое следует расширить и перевести на свой язык по мере того, как развивается дело. Он вспомнил удовлетворение, которое испытывал в школе, когда значение латинского текста становилось понятным, проступало, точно симпатические чернила, под действием растворителя — его ума.
До Пауэрскорта, упругим шагом спускавшегося с холма, донесся сверху какой-то шум. Должно быть, Фицджеральд засел на башне, наблюдая за птицами.
— Джонни! — крикнул Пауэрскорт. — Джонни! Джонни!
Пауэрскорт с Фицджеральдом знали друг друга еще со времен их ирландского детства. А в дальнейшем между ними установилась особая близость, знакомая тем, кто сражался плечом к плечу. Фицджеральд был порывист, опрометчив, и потому более холодная голова и меткая стрельба друга не раз спасали его. Они вместе работали над детективными заданиями Пауэрскорта. И, как временами напоминал самому себе Пауэрскорт, лорд Джонни дважды спасал его от безумия.
Больше двадцати лет назад на Пауэрскорта и трех его младших сестер обрушилась внезапная смерть родителей и трех дедушек и бабушек, случившаяся во время великой эпидемии инфлюэнцы, которая выкосила в Дублине и его окрестностях десятую часть англо-ирландской аристократии. Дети остались одни в огромном, смахивавшем на мавзолей доме, пропитанном воспоминаниями, от которых некуда было деться. Две сестры Пауэрскорта худели, бледнели и выглядели так, словно вот-вот зачахнут. Сам же он чувствовал, что того и гляди свихнется от свалившейся на него, ставшего главой семьи, ответственности.
Незванно-негаданно приехали, чтобы пожить с ними, лорд Джонни Фицджеральд со своей матерью. О чем именно добрая леди Фицджеральд разговаривала с его сестрами, Пауэрскорт так никогда и не узнал, однако девочкам стало лучше. А Джонни Фицджеральд увел Пауэрскорта в пятидневный поход по горам Уиклоу — они останавливались в сельских харчевнях, рано вставали и к ночи совсем выбивались из сил. Когда поход завершился, лорд Джонни не без строгости побеседовал с другом:
— Послушай, Фрэнсис, прости, но я хочу дать тебе совет.
Они стояли на верху огромной мраморной лестницы Пауэрскорт-Хауса, с которой открывался вид на фонтан посреди озера и синеватые горы Уиклоу вдали, за парком.
— Если вы останетесь в этом доме, кончится тем, что всех вас свезут на ручной тележке прямиком в ад. Вам надо выбираться отсюда. Вам всем. Надо начать все сначала, пока вы достаточно молоды для этого и прежде, чем твои прелестные девочки обратятся в скорбящих старых дев. Я знаю человека, который даст тебе за дом и ту часть поместья, какую ты пожелаешь продать, огромные деньги, — лорд Джонни с силой кивнул, не без удовольствия вспомнив огромную цену, которую он выторговал перед приездом сюда у дублинского угольного магната. — Вы должны переехать в Лондон. Там ты и глазом моргнуть не успеешь, как выдашь сестер замуж.
С неохотой, но затем со все возрастающей энергией и живостью Пауэрскорт приступил к исполнению дружеского совета. Они перебрались в Лондон; сестрам, которым, возможно, запали в душу советы леди Фицджеральд, не терпелось обзавестись новыми друзьями и оказаться в новом для них обществе. Ныне его прелестные сестры и впрямь все были замужем, производя на свет племянников и племянниц Пауэрскорта с быстротой, которая его порою пугала, поскольку интервалы между деторождениями все сокращались, а запоминать имена новых детей их дяде становилось все труднее. Если сестры будут и впредь продолжать в том же духе, он сможет вскоре составить крикетную команду из одних только Пауэрскортов.
— Джонни, как я рад тебя видеть, — сказал Пауэрскорт. — Похоже, у нас появилось новое дело. И по-настоящему головоломное. Пойдем-ка выпьем чаю, и я тебе все расскажу.
Один раз Фицджеральд спас Пауэрскорта, когда тому было едва за двадцать. Другой, когда ему было уже под сорок.
В тридцать шесть лет лорд Фрэнсис Пауэрскорт обвенчался в соборе Святого Георгия, что на Гановер-сквер, с Каролиной Стоун, старшей дочерью богатого дорсетского землевладельца Альберта Стоуна. Год спустя родился их первенец, Томас. А еще через два года мать с сыном утонули, когда «Амели», пассажирское судно, следовавшее из Дублина в Ливерпуль, пошло ко дну со всеми, кто был на борту. Погибло сто шестьдесят семь человек. Пауэрскорту стало казаться, что смерть посещает его раз в десять лет. Родители, жена, ребенок — он лишился всех. На сей раз Фицджеральд на три месяца увез друга в Италию, надеясь, что любовь Пауэрскорта к классическим древностям и шедеврам Возрождения излечит его от страшного горя.
