Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
За годы, проведенные в Англии, я успел позабыть о суевериях и предрассудках, свойственных местным крестьянам. Забыл я и о страхе и тайной ненависти, с которыми здесь (да и не только здесь) относятся к боярам – родовой румынской аристократии. Я часто упрекал отца за презрение к крестьянам, сквозившее в его письмах. Теперь же я со стыдом обнаружил, что схожее чувство пробудилось и во мне.
– Что за глупости? – довольно грубо оборвал я причитания кучера.
Я был вынужден это сделать. Мери хотя и не понимала румынского, однако по лицу старика догадалась о его состоянии и теперь глядела на нас обоих с тревожным любопытством.
– Говорю тебе, с тобой не случится ничего дурного, – повторил я.
– И с моей семьей тоже? Тогда поклянитесь, добрый господин.
– И с твоей семьей тоже. Клянусь, – поспешно произнес я и помог Мери залезть в коляску.
Не переставая кланяться, старик забрался на козлы.
– Благослови вас Бог, господин! И вашу жену тоже.
Как мог, я постарался удовлетворить любопытство Мери и рассеять ее подозрения, сказав, что местные жители неохотно ездят по лесным дорогам в темноте.
– Они боятся волков или разбойников? – спросила Мери.
– Они сами не знают, чего боятся. Предрассудки, дорогая, всегда лишены рациональной основы.
Коляска тронулась, и мы покатили в сторону Карпат. День клонился к вечеру. Разумнее было бы задержаться до утра в Бистрице и передохнуть – мы и так провели в дороге почти весь день. Но нам обоим не давали покоя слова из телеграммы Жужанны: "Приезжайте как можно скорее". К тому же, зная, что дядя послал за нами экипаж, мы не захотели заставлять тамошнего кучера дожидаться нас всю ночь.
Мы ехали вдоль карпатских предгорий. На холмах, живописно изрезанных перелесками, время от времени встречались одиноко стоящие домики – хутора. Изредка попадались деревушки. Мери не скрывала своего восхищения красотой моих родных мест и все время подбадривала меня. Я и в самом деле чувствовал себя виноватым перед нею. Привезти Мери в такую глушь, где все для нее незнакомое и чужое! Но честное слово, после нескольких лет жизни в громадном и грязном городе я успел позабыть не только о местных предрассудках. Я забыл, до чего же красива моя родная страна. А чистый и свежий воздух разительно отличался от лондонского зловония. Я сказал Мери, что через какой-нибудь месяц земля вокруг покроется цветами.
Прошло еще несколько часов. Солнце садилось, окрашивая в бледно-розовые тона величественные заснеженные вершины Карпат. Даже у меня, выросшего в этих местах, перехватило дух от сказочного великолепия природы. Признаюсь: тяжелые предчувствия не мешали мне гордиться родной землей и испытывать тоску по дому. А ведь я совсем забыл о нем в водовороте лондонской жизни.
Родной дом. Каких-то десять дней назад эти слова означали для меня Лондон...
Вместе с наступившими сумерками сумеречными сделались и мои мысли. Я вспоминал страх, мелькнувший в глазах нашего кучера, думал о предрассудках, которые, как в зеркале, отражались в его словах и жестах, и о враждебности, скрытой под внешней учтивостью.
Под стать моим мыслям изменился и пейзаж. Чем выше в горы увозила нас коляска, тем более чахлой и низкорослой становилась растительность. Когда мы поднялись по крутому склону, я заметил невдалеке сливовый сад. Точнее, бывший сливовый сад, ибо в деревьях, представших нашим взорам в сиреневых сумерках, давно иссякли жизнетворные соки. Их стволы чем-то напоминали сгорбленные спины здешних старух-крестьянок, привыкших таскать на себе непомерные тяжести. Мертвые деревья молча взывали к небесам о милосердии. Мне вдруг показалось, что вся земля вокруг сгорбилась. Горбатая земля, горбатые люди, причем суеверия горбили их еще сильнее, нежели тяжелая работа.
Удастся ли нам, оказавшись среди них, чувствовать себя по-настоящему счастливыми?
Вскоре стемнело. Чахлые фруктовые сады сменились прямыми и высокими соснами. Мелькание темных силуэтов деревьев на фоне еще более темной гряды гор, а также убаюкивающее покачивание рессорной коляски сморили меня, и я заснул.
Сон мой был тяжелым и сопровождался странными сновидениями.
Я вернулся в детство. Задрав голову, я разглядывал высоченные сосны, над которыми, будто горная вершина, возвышался дядин замок. Верхушки деревьев скрывали клочья тумана. Внизу было прохладно и сыро, пахло хвоей и недавно выпавшим дождем. Теплый ветерок приятно шевелил мои волосы, играл листьями и травой. Появилось солнце, и тысячи капелек вспыхнули бриллиантовыми россыпями.
В тишине раздался мальчишеский крик. Обернувшись, я увидел среди солнечных пятен своего старшего брата Стефана – веселого шестилетнего сорванца. Его темные глаза озорно блестели (наверняка задумал какую-нибудь очередную шалость), лицо, чем-то напоминавшее традиционное изображение сердца, раскраснелось. Губы над узким подбородком заговорщицки улыбались. Рядом с братом стоял здоровенный серый Пастух – помесь английского дога с волком. Нам он достался маленьким щенком и рос вместе с нами.
Махнув мне рукой, Стефан повернулся и побежал в лес. Пастух радостно устремился за ним.
Я почему-то испугался, но страх быстро прошел. Чего бояться, если с нами Пастух? Трудно было найти более преданного и свирепого защитника, чем этот пес. Да и отец где-то поблизости (это я знал с уверенностью сновидца), а потому с нами ничего не случится.
Я бросился вслед за Стефаном и Пастухом, смеясь и сердясь одновременно. Брат был старше меня всего на год, но в таком возрасте год – значительный срок. Он бегал быстрее, чем я. Услышав мои крики, Стефан ненадолго остановился, глянул через плечо и, довольный тем, что мне его не догнать, скрылся в темной, влажной листве.
Я тоже вбежал в лес. Приходилось то и дело нагибаться, иначе нижние ветви могли больно отхлестать по щекам и плечам и вдобавок окатить водой. Чем дальше я углублялся в лес, тем сумрачнее он становился. Вскоре мое лицо горело от пощечин, которые мне надавали коварные ветки. Мне было больно, глаза наполнились слезами, и теперь вместо смеха я всхлипывал, хватая ртом воздух. Я бежал все быстрее. А ветки словно сговорились меня задержать. Их очертания стали похожи на чудовищ из сказок. Я совсем потерял из виду и брата, и собаку. Правда, я еще слышал звонкий смех Стефана, но откуда-то издалека.
Трудно сказать, сколько времени я продирался сквозь эту угрюмую чащу. Мне казалось, что целую вечность. Вдруг смех брата оборвался. Послышался глухой стук, будто Стефан споткнулся и упал. Затем раздался его короткий пронзительный крик. На несколько секунд все смолкло, после чего я услышал негромкое, но жуткое урчание. Оно переросло в рычание. Стефан страшно завопил. Я бросился на его вопль, сам выкрикивая имя брата.
Деревья расступились, и я очутился на краю поляны. Солнце, пробивавшееся сквозь редеющий туман, освещало жуткую картину. Я застыл от ужаса: Пастух стоял над моим братом, сомкнув свои массивные челюсти на его шее. Заслышав мои шаги, пес поднял голову и невольно порвал зубами нежную кожу. С серебристой морды Пастуха капала кровь.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
