бы одна семья, как минимум с одним ребёнком. Я был слаб здоровьем от рождения, поэтому особо не выходил на улицу. Днём за окном ездили и гудели машины, куда-то спешили и суетились люди, кричали другие дети. Сколько себя помню, небо там вечно было пасмурным и затянутым облаками от плохой погоды или же от водяного пара близь располагающихся заводов. При всём этом я не исключаю возможность, что мог попросту и не замечать.
Родители спали в соседней комнате на диване. Когда мама уходила спать и в квартире всё замолкало, я выбирался из-под одеяла и подлезал к окну, садясь на широкий белый подоконник. На небе всегда горела одна и та же звезда. И всё время одна. Во всём небе я не видел больше ни одной звёздочки. Возможно, моя просто горела намного ярче, чем все другие, поэтому и замечал только её.
Я часто спрашивал маму, почему звёздочка горит одна, неужели у неё нет семьи? Мама нежно меня обнимала, прижимая к совей груди, и говорила, что у неё точно есть семья, точно есть, обязана быть. Просто я их не вижу: уж слишком они далеко. А моя звёздочка очень меня любит, поэтому подошла поближе. Я верил маме.
Звёздочка меня сопровождала везде: дома, у бабушки, в больнице и даже в поездке в другой город. Папа, улыбаясь, говорил, что эта звёздочка – мой хранитель. Она оберегает меня и помогает мне, даёт удачу и силы, когда обнимает меня своими лучиками. В особенности она помогала пройти через все невзгоды и выздороветь. Мой детский разум трепещал от восторга. Это же так здорово – иметь своего хранителя. И не просто двухметрового человека, а настоящую звезду!
Время тянулось довольно медленно, моё лечение особо не действовало, а болезнь прогрессировала. Я всё спрашивал маму с папой, почему звёздочка не помогает мне выздороветь. Родители тогда переглядывались, сглатывали и начинали придумывать очень правдивую ложь, в которую малолетний я безоговорочно верил. Одна из них о том, что звёздочка старается, но она совсем маленькая и тускло светит, поэтому не может мне помочь выздороветь полностью.
С той пары тема космоса не уходила из моей жизни. Я мечтал стать космонавтом, чтобы в будущем слетать в гости к своей подруге. Покупались книги, диски с познавательными рассказами о бескрайнем космосе, мне даже подарили самый настоящий телескоп на мой пятый День Рождения, чтобы я мог смотреть на свою приятельницу.
Когда она всё же скрывалась за облаками, мама говорила, что звёздочка просто играет со мной в жмурки или устала, и ей надо отдохнуть.
Мою комнату обклеили разными звёздочками и повесили под потолок модель солнечной системы. Папа покрыл разными точками люминесцентной краски потолок, отчего ночью у меня в комнате было настоящее звёздное небо. А позже мама купила цветной ночник. После этого ночью моя комната превращалась в млечный путь.
Бабушка мне связала плюшечную звёздочку, которую я мог брать с собой везде и всегда. Вскоре болезнь отступила и стала просто хронической, не доставая особых проблем. Но это не значило, что в один момент она не могла вернуться.
Время шло, я рос. Пошёл в школу, завёл настоящих друзей, появились другие проблемы и совершенно иные интересы. Поэтому и стал уже забывать о детской любви и о старой подруге. Это стало без надобности. Звёздочки на стенах сменились на плакаты любимых групп и исполнителей, гобелены. Детские игрушки давно были выброшены или переданы в новые руки. Остался только телескоп. Он был хорошего качества, отчего было жалко выбрасывать. Да и вряд ли такое кощунство над казённым имуществом родители бы поощрили.
Когда мне было двенадцать, мамы не стало. Она сгорела от рака буквально за пару месяцев. Сил, нервов, желания и финансовой возможности вылечиться не было. К тому же обнаружили это на финальной стадии. Врачи даже не удивились. «Родила такого больного сына, сразу могла понять, что и у самой что-то не так», – это было то, что считал своим долгом сказать каждый врач, всё больше добивая мою маму.
Скончалась она второго марта, как сейчас помню. Умирала она с криками боли, слезами, дома, лёжа на своей кровати. На тот момент ей уже не помогали никакие обезболивающие наркотики, хотя последние полторы недели ей их и не давали. Папа тайно покупал наркотики для мамы, дабы облегчить ей последние мгновения жизни. Не помогло.
Мы остались с папой вдвоём. Вскоре я стал замечать, что рядом с моей звёздочкой появилась ещё одна, более яркая и красивая. Папа со слезами на глазах вечно шутил, что это никакая не звезда, что это мама нам улыбается с небес и приглядывает за нами. И я искренне в это верил, мне её жутко не хватало.
Долгое время я приходил с школы домой с радостным «мама!», после бежал в комнату. Обойдя два раза квартиру я вспоминал о том, где она лежит, и захлёбывался в слезах. Было непросто свыкнуться с мыслю, что мамы больше нет. Я не мог поверить, что не почувствую снова тепло её рук, не услышу её голос, не увижу её радостные глаза. Что я останусь совсем один. Она больше не обнимет меня, не посмеётся так, как умеет только она, не погладит по голове и не приласкает. Что её больше нет. Мне это казалось каким-то бредом.
Неудивительно, что я железной хваткой вцепился в бред отца про улыбку матери в виде звезды. Я рассказывал ей всё-всё и будто чувствовал её тепло, её объятия. Мне становилось немного легче.
Когда мне было шестнадцать, отец признался, что у меня должен был быть брат, но умер он ещё в младенчестве.
Спустя семь лет, четырнадцатого июля, папа скончался от сердечного приступа. Я остался один. Без родной души и близкого. Не было человека, к груди которого я мог бы прижаться. Лишь рядом с моими двумя звёздочками зажглась третья.
Я не знаю, как это объяснить, но когда я делился своими планами, они всегда сбывались, за мной шла удача, и будто кто-то держал меня за руку и подставлял своё плечо. Я чувствовал их присутствие рядом, их дыхание, и верил, что это правда они. Что мои родные всё так же идут бок о бок с мной и помогают.
Мне уже двадцать шесть, свои жена и дочь, но я всё так же верю, что эти три звезды – мои мама, папа и брат. Что они присматривают за мной и моей семьёй, оберегают нас. И что моя годовалая дочь по ночам,
