что произошло, и я не хочу вспоминать об этом, ты и так все знаешь, — мне пришлось глубоко вздохнуть и часто поморгать, чтобы не дать слезам появится на моих глазах. — Короче говоря, я решил что, что бы там не случилось, ты должен получить этот подарок. Так хотела твоя мама, и не сделать этого, было бы просто осквернением ее памяти, — он замялся. — В общем, вот, — он сделал пару шагов вперед, наклонился и сдернул мешковину с одной из лодок. Она заметно отличалась от остальных — была совершенно новенькой. И у меня отвисла челюсть, когда я понял, что теперь она принадлежит мне.
— Пап, ну зачем? У нас и так нет денег, а она ведь стоит целую кучу!
— Тебе что, не нравится? — он расстроился, и я поспешил ответить.
— Да как такая красавица может не нравиться? Это же совершенно другой уровень! Можно сплести сеть и рыбачить на глубине! А можно подплыть ближе к острову. Я слышал, там целые косяки непуганой рыбы!
Отец улыбнулся.
— Значит, оно того стоило. Мама смогла в точности предугадать твою реакцию, — он счастливо вздохнул, а мне пришлось отвернуться и незаметно смахнуть слезы.
В последнее время в моей жизни почти не было никакой радости. После того, как мама «пропала», в нашей семье стало не до праздников и веселья.
Это случилось слишком неожиданно. Еще утром она готовила нам вкусный завтрак, а вечером позвонили с ее работы и сообщили, что ее не было весь день. А все потому, что она знала правду. Она знала всю изнанку Панема. Ее работа заключалась в том, чтобы организовывать Жатву во всех дистриктах, поэтому она часто выезжала, и то, что она видела за пределами четвертого, не могло не пугать. И мало того, что Капитолий запугивал нас все время, так и главное состязание года — «Голодные Игры» — в большинстве случаев строились на лжи. Результаты подтасовывались, и на арене оказывались то брат с сестрой, то слепой мальчишка, то толпа профессионалов. Мама знала это, поэтому отдала меня и сестру в академию. Она всегда переживала за наши жизни…
Но в итоге ее терпению пришел конец, и она стала почти открыто готовить восстание. Ей хотелось, чтобы если уж Игры проводятся, то пусть они проводятся честно.
В тот день, когда она «пропала», целая толпа людей должна была собраться около Дома Правосудия и потребовать внимания. Они не хотели избивать людей или крушить дистрикт. Их целью было доказать свою правоту. Но мама — главный зачинщик всего этого, пропала. Каждый, кто хорошо знает о Капитолии, уверен, что мама не вернется.
А папа начал переживать за наши с сестрой жизни, ведь для расплаты нас могут забрать на Игры.
Мало того, что мы начали жить в постоянном страхе, так еще отца уволили с работы, и единственный доход у нас от продажи рыбы, которую мы ловим незаконно.
Я присел на берег и подтянул лодку за веревку ближе к себе.
— Мы сможем выкарабкаться, пап. Мы сделаем это ради мамы.
— Ты весь в нее, сынок, — он улыбнулся и потрепал меня по волосам. — Она бы гордилась тобой. Уж поверь мне.
* * *
В тот же день мы с отцом рыбачили много часов напролет, и денег от продажи рыбы хватило не только на еду, но и на маленький подарок для Эмили.
Уже засыпая, я понял, что смогу сделать все возможное для того, чтобы в моем доме каждый день была свежая еда, а сестренка почаще улыбалась и радовала меня с отцом. В тот вечер я снова захотел жить.
Глава 2. Мачта
Уже третий день штормит.
И хоть на берегу сейчас холодно и ветрено, это единственное место, где я чувствую себя в безопасности. В относительной безопасности. Ведь как только я закрываю глаза, мне во всех красках представляются картины арены, убийств, невинных жертв, крови на моих руках. Не моей крови… Тысячи лиц, которые рады, что я смог убить этих бедных детей. Они ревут, бросают мне цветы. Президент надевает мне на голову корону. Цезарь Фликерман пожимает мою руку, поздравляет, восхищается.
Меня тошнит. Выворачивает наружу от этой мерзости. От этой несправедливости. Мне хочется поднять восстание, рассказать каждому всю правду о Капитолии, но исход мне известен… Я закончу, как мама. От этого тошнит еще сильнее.
Трясу головой, в надежде выкинуть Игры из мыслей, но на смену им приходят еще более страшные эпизоды. Отец плачет. Он рад, что я вернулся, но от этой радости ничего не остается, стоит ему только лишь опять подумать о малышке…
«Эмили! — он рвет волосы на голове. — Моя бедная девочка!»
По спине бегут мурашки, и в горле образуется тугой комок, к которому я уже привык.
— Эмили, — шепчу я. — Прости меня…
Но становится только тяжелее. Этот маленький ангел, который не хотел никому причинять вреда, эта куколка с невероятно красивым личиком, которая в темные времена одной улыбкой могла осветить весь дом… Как могло случиться так, что ее больше нет?
Вспоминаю ее волосы — золотые кудри, не иначе. Она часами могла сидеть возле зеркала и расчесывать их. Маленькие пальчики, будто бы игрушечные, могли сплести самую крепкую сеть. Глазки — такие игривые, как у котенка, они сразу выдавали все ее чувства. Чуть что, сразу блестят от слезок. Хочется улыбнуться, но чувство вины, беспомощности, досады слишком сильно гложет.
— Несчастный случай на тренировке, — объяснил мне тогда отец, но в глазах у него читалось совсем другое. Я сразу же понял, о чем он думает, потому что сам подумал о том же.
Если бы я умер на арене, малышка бы не рассталась со своей жизнью.
Я живу сейчас ценой смерти невинного ребенка… Десятка невинных детей.
Подтягиваю ноги поближе к себе и роняю на колени голову. Кажется, засыпаю.
* * *
— Ты совсем замерз, — меня будит ласковый женский голосок. — Кто же сидит на берегу в такую погоду?
Я открываю глаза и сразу понимаю, чей это голос.
— Энни…
Девушка откидывает назад свои длинные каштановые волосы, вздыхает и легонько кивает.
— Финник, если ты подхватишь простуду, я не смогу тебя вылечить. Я же не все на свете умею.
— Может быть, я не хочу, чтобы меня лечили, — почти беззвучно говорю я, но она все равно слышит. Ее глаза наполняются болью, кулачки сжимаются. — Ладно, прости. Я не хотел этого говорить, — исправляюсь я. Она кивает, но по лицу видно, что не верит.
— Я тебя везде искала. Думала,
