были того же неприметного бежевого оттенка, что и стальная дверь. Я решила, что на свете нет более депрессивного оттенка, чем бежевый.
Надзиратель подождал, пока я сяду на неудобный металлический стул, крепко прикрученный болтами к полу. Передо мной от стены до стены тянулся упомянутый защитный экран. Нижняя половина состояла из стали, а верхняя — из стекла с небольшими вентиляционными отверстиями, через которые могли доноситься звуки речи. Всё обустроено так, чтобы предотвратить любой физический контакт между посетителем и заключённым, и экран выглядел довольно прочным. Пусть я не боялась Бесвика, но эта преграда странным образом успокаивала. За ней находился ещё один стул и другая дверь — дверь, через которую придёт убийца моих родителей.
— Его приведут через одну-две минуты, — сказал надзиратель и оставил меня одну.
Я закинула ногу на ногу, затем изменила позу обратно. Я положила ладони на колени, одну поверх другой. Мгновение спустя я передумала и переплела пальцы. «Расслабься, Эмма. Дыши». Это всего лишь мужчина. Ожидание и предвкушение будут намного хуже самой встречи. Наверняка.
Когда дверь напротив открылась, я подпрыгнула. Пока я материла себя за это, Сэмюэл Бесвик вошёл шаркающими шагами и опустился на противоположный стул.
Я иррационально ожидала встречи с тем же мужчиной, которого сфотографировали, пока выволакивали из суда Олд-Бейли после вынесения приговора. Но это было двадцать пять лет назад. Я уже не была маленьким ребёнком, которого он оставил в луже крови моих родителей… а он больше не был молодым мужчиной с кустистыми усами и тёмными волосами. Во-первых, он поседел. Это была не статная седина, которую можно увидеть у состоятельных граждан на улицах, где я жила, а унылая, редеющая седина, которая в интернете сразу была бы отнесена к изображениям бродяжничества. Его кожа была бледной после долгих лет жизни в тюрьме, щёки обвисли, плечи сгорбились. Однако его голубые глаза оставались пронизывающими.
Я знала, что он занимал себя на протяжении этих лет. Он выучил арабский и немножко китайский. Он проходил курсы продвинутого уровня по истории, психологии и экономики, получил юридическое образование в университете Опен. Сэмюэл Бесвик, может, и убийца, но он не идиот. Мне не помешает помнить об этом.
Мне хотелось наклониться через стол, разбить экран, схватить его за плечи и потребовать рассказать, зачем он убил моих родителей. Вместо этого я любезно улыбнулась и не повышала голос.
— Благодарю, что согласились встретиться со мной.
— Мисс Беллами, вы себе не представляете, насколько желанна любая перемена в рутине для старого арестанта вроде меня, — его голос был хриплым, будто он не слишком часто им пользовался. Я посмотрела на его руки, и пожелтевшие пятна на пальцах указывали на его пристрастие к никотину. Затем я вновь подняла взгляд.
— На самом деле, — сказала я, — зовите меня детектив-констебль Беллами.
На лице Бесвика что-то промелькнуло — слишком беглая и туманная эмоция, чтобы я могла её разглядеть. Это не была неприязнь или отвращение; если бы мне нужно было предположить, я бы сказала, что это понимание.
— Приношу свои извинения, детектив Беллами. Должен ли я сделать вывод, что вы здесь в профессиональном качестве, а не по личному интересу?
Я встретилась с ним взглядом, не моргая.
— Я здесь по поводу моих родителей, — такое признание едва ли стало новость для Сэмюэла Бесвика. Он знал, кто я. В его глазах промелькнуло нечто странное. Я старательно наблюдала за ним и продолжала. — Вы никогда не признавались, что сделали с ними, но я надеялась, что вы расскажете мне. В конце концов, из-за ваших поступков вы провели тут двадцать пять лет. Вас признали виновным в глазах закона. Учитывая показания свидетелей, подтверждающих ваше присутствие в том районе в то время, и следы крови, найденные на вашей одежде после осмотра, не оставалось сомнений, что вы хладнокровно убили их.
Бесвик посмотрел на меня, затем слегка изменил позу.
— Да, — просто сказал он. — Убил.
Всего два слова, два простых слова, но учитывая то, как долго он отрицал содеянное, я не ожидала, что они слетят с его тонких губ. Я определённо не ожидала прилива облегчения, который я испытала от этого внезапного признания.
— Вы хотите знать детали, — казалось, он не рвался рассказать мне и не упивался историей. Честно говоря, Сэмюэл Бесвик казался попросту усталым. — Верно?
Я сглотнула.
— Я хочу знать, почему. Почему вы их убили?
Бесвик пожал плечами.
— Что я могу сказать? У них было всё, а у меня не было ничего. Это была чистая зависть. Они оказались не в том месте, не в то время.
Я не запрашивала полные файлы по убийствам; я этого не хотела. Я ничего не помнила с того времени — ничего об убийствах и ничего о том, что случилось после. Меня долго допрашивали, когда мне было пять лет, и я не смогла дать ничего полезного. Очевидцы всегда считались скандально ненадёжными свидетелями, но у меня не осталось даже ложных воспоминаний о том времени. Однако я прочла то, что сохранил мой дядя, а также старые газетные статьи, и я наизусть знала все базовые детали преступления Сэмюэла Бесвика. И всё же мне хотелось услышать это из его уст.
— Вы жили в той же деревне, — констатировала я.
Он улыбнулся, обнажая пожелтевшие кривые зубы.
— Барчепел. Типичное воплощение Средней Англии, — в его голосе звучали странные маниакальные нотки. — Больше похож на тюрьму, чем сама тюрьма. Кент называют Садом Англии. Может, это относится к некоторым частям графства, но точно не к Барчепелу. Это скорее помойная яма, чем сад с розами.
Я не бывала в Барчепеле после смерти родителей, но я сомневалась в описании Бесвика. Я видела фото этого поселения: небольшое и живописное, не лишённое недостатков, но едва ли сравнимое с канализацией. Наверное, худшее определение, которое можно ему дать — это вялое и скучное. Если не считать двойного убийства время от времени, конечно же.
— Вы знали моих родителей до того, как убили их?
— Я видел их в деревне. Иногда в пабе, на прогулке. Однажды говорил с вашей мамой, когда она продавала торты на местном празднике.
Я подалась вперёд. Ничего не могла с собой поделать.
