Поскольку оброненный платок означал: он здесь.
И он действительно был здесь, среди толпы.
Тот, чьей миссией было убить дожа Венеции.
Фальшивые рога из слоновой кости на голове, тяжелая маска разъяренного быка, из-под которой сверкали мрачные глаза. Доспехи, состоящие из серебряной кольчуги и пластин, достаточно легкие, чтобы в них можно было быстро передвигаться. Плащ цвета крови, прикрывавший спрятанные крест-накрест за спиной две пистоли, необходимые для выполнения задачи. Металлические поножи поверх кожаных сапог. Исполин, из ноздрей которого, казалось, валит обжигающий пар.
Минотавр.
Готовый пожрать детей Венеции в лабиринте взбудораженного города, он готовился изменить направление Истории.
Карнавал начался.
* * *
Темной ночью несколькими месяцами ранее в недрах театра Сан-Лука разрывал тишину дикими криками Марчелло Торретоне. Туда пришла Тень. Она захватила весь город, нависнув над крышами Светлейшей. А с последними лучами заката тайком просочилась в театр. Отец Каффелли называл ее Дьяволом во плоти, но Марчелло в своем докладе предпочел именовать Химерой. Священник пытался предупредить Марчелло, и тому следовало бы прислушаться. Назревало что-то очень опасное. Этим вечером Марчелло угодил в ловушку. Таинственный незнакомец назначил ему встречу здесь, в Сан-Лука, по окончании первого представления «Купец из Смирны», где Марчелло сорвал овации. Владельцы Сан-Лука, Вендрамини, ушли последними. Незнакомец, дожидаясь, пока театр опустеет, прятался за кулисами.
Марчелло скатал в комок сценический костюм, валявшийся теперь неподалеку за занавесом, и перечитал еще раз доставленное ему письмо с печатью, подписанное неким Вергилием, обещавшим снабдить его сведениями чрезвычайной важности. Опасность грозила самому дожу. Марчелло намеревался отправиться к Эмилио Виндикати завтра же: нужно было как можно скорее поставить в известность Совет десяти о том, что затевалось. Но в данный момент он мог только проклинать свою беспечность.
Он точно знал, что больше никогда и никуда не пойдет.
И даже не увидит начало следующего дня.
Марчелло оглушили, избили и привязали к деревянным доскам. Находясь в полубессознательном состоянии, он различил копошащуюся возле него фигуру в капюшоне, лица которой не мог разглядеть. Взгляд упал на молоток, гвозди, копье и терновый венец — и на странный стеклянный инструмент, поблескивающий у посетителя в руке. Марчелло пришел в ужас.
— Кто… Кто вы такой? — с трудом выговорил он пересохшими губами.
В ответ раздался лишь сардонический смех. Затем до слуха какое-то время доносились лишь дыхание чужака, спокойное и глубокое. Неизвестный продолжал привязывать Марчелло к деревянному сооружению, отбросившему вскоре на пол тень в форме креста.
— Вы… Вы Дьявол? Химера, да?
На мгновение фигура в капюшоне повернулась к нему. Марчелло тщетно пытался разглядеть черты скрытого во мраке лица.
— Значит, вы и впрямь существуете? Но я думал, что…
Снова раздался смех.
— Vexilla regis prodeunt inferni[2]… — произнес незнакомец.
Голос его, серьезный и устрашающий, казался замогильным.
— Ч-что?
— Vexilla regis prodeunt inferni… Мы займемся вами как следует. Сперва я закончу, потом мы поднимем вас прямо здесь, на этой сцене. Возрадуйтесь, мой друг. Нынче ночью вы сыграете свою самую значительную роль.
С этими словами незнакомец взял молоток и два длинных острых гвоздя. Глаза Марчелло в ужасе округлились.
— Что вы собираетесь…
— Vexilla regis prodeunt inferni, Марчелло Торретоне!
Он приставил гвоздь к одной из прочно привязанных ног Марчелло… и его сжимающая молоток рука взметнулась вверх.
— Не-е-ет!!!
Марчелло вопил, как никогда в жизни.
Близились знамена владыки ада.
* * *
Франческо Лоредано с озабоченным лицом быстро шагал по коридорам Дворца дожей.
«Необходимо любой ценой заполучить этого человека».
Франческо был одним из патрициев, прошедшим все ступени государственной лестницы. Придя к власти в 1752 году, он был дожем вот уже четыре года. Молодые венецианские аристократы с двадцати пяти лет готовились к государственной службе. Двери Большого совета по праву открывались перед ними. Франческо был одним из таких молодых людей. Работая во благо Венеции, он изучил все тонкости государственного управления, впитывая эту науку от старших. Совершенно необходимая для государственного деятеля вещь с учетом того, что конституция республики была главным образом устной. Как правило, послы приводили с собой сыновей, чтобы познакомить их с основами дипломатии. Некоторым молодым патрициям, так называемым барбарини, избранным по жребию в день святой Варвары, дозволялось присутствовать на заседаниях Большого совета до достижения ими положенного возраста. Таким образом государственные служащие позволяли своим отпрыскам на практике изучать функционирование всех институтов власти. Для отпрысков аристократических семей карьера была расписана заранее: Большой совет, сенат, синьория, посольства, Совет десяти, вплоть до должности прокуратора, сиречь дожа, верховного владыки Венеции. Такая политическая культура представляла собой краеугольный камень могущества республики, возвысившейся во многом благодаря талантам ее представителей, даже если расчеты венецианских аристократов оборачивались порой провалом. Союз дожей с Флоренцией против Милана, скрепленный тремя веками ранее мирным договором в Лоди, позволил Светлейшей содействовать свободе Италии, одновременно сохраняя собственный независимый статус. Помимо посольства в Константинополе, наиболее престижного, Венеция имела большие представительства в Париже, Лондоне, Мадриде и Вене. Раздел Средиземного моря между турками и католическими флотами, слегка уменьшивший ее господствующее положение в Леванте, также позволил Венеции укрепить свое положение. Хотя и не республика породила политику, но, будучи хозяйкой морей, центром пересечения культур и виртуозом двуличия, она дала миру представителей аристократии, не уступавших таким итальянским символам, как Макиавелли с его «Государем» или флорентийское семейство Медичи.
Франческо в полной мере обладал прагматизмом, талантом публичной фигуры и ловкостью в ведении дел — торговых, юридических, дипломатических или финансовых, — являясь достойным наследником аристократического венецианского духа. Шагая по коридорам дворца с письмом в руке, он в который уже раз подумал, что быть дожем Венеции — отнюдь не синекура. Очередной дворцовый страж поднял алебарду, давая ему пройти, и снова принял положенную стойку. «Совет десяти прав, — размышлял Лоредано. — Действовать нужно быстро». Начиная с XII века атрибутика дожей не переставала усложняться. Свидетельства тому знамя святого Марка — символ инвеституры[3], службы после заутрени по каролингским[4]обычаям, византийский балдахин и пурпур, корона, поддерживающая шапочку дожа. Но при всем том венецианцы всегда тщательно следили, чтобы правитель города не смог узурпировать власть. Его полномочия, сперва ограниченные лишь моралью общины Венеции, были вскоре введены в определенные рамки синьорией — ассамблеей правящей элиты города. И поныне самые могущественные семейства, начавшие в свое время экспансию полуострова, обеспечили себе приоритет в принятии важных решений. Хотя Венеция и тщательно оберегала себя от всех форм абсолютной монархии, государство при этом жестко обозначало границу между так называемым народовластием, продлившимся лишь миг, и влиянием этих семейств, которым город был обязан своим процветанием.
