я даже не знаю, куда мы едем и на сколько времени.
— Представь, что сейчас начался пожар, — бормочет Грант. — Что бы ты взяла в первую очередь?
Этот совет помогает. Как и адреналин, бурлящий в моем теле. Я беру в руки фотоальбом, который собрала после смерти моей мамы. Мой айпад. Плюшевый слон, который был со мной с трехлетнего возраста. Любимый красный палантин моей мамы. Библию моей бабушки и ее старый экземпляр «Маленьких женщин», что были ее самыми ценными вещами. Мягкое, как бархат, покрывало, которое я повсюду беру с собой. Это заполняет все пространство в сумке.
— Мои школьные учебники? — спрашиваю я, оборачиваясь к Гранту, который молча наблюдал за мной в течение нескольких минут, потребовавшихся, чтобы собрать все это.
— Они тебе не понадобятся, — он забирает сумку из моих рук и застегивает ее на молнию. — Пошли.
Я задыхаюсь, сбитая с толку тем, как быстро все это происходит. Я действительно оставляю все свои остальные вещи? Своих друзей? Я хватаю свою любимую кожаную куртку со спинки рабочего стула и быстро натягиваю ее, пока Грант не успел меня вытащить. Затем я хватаю вязаную сумочку, которую использую в качестве кошелька, поскольку мне наверняка понадобятся удостоверение личности и блеск для губ.
— На этом все, — выдавливает Грант. — Пора уходить.
Он действительно довольно несносный командир.
— Дай мне минутку подумать…
— У тебя нет ни минутки. Все, что тебе нужно, будет предоставлено, и у тебя уже есть личное дерьмо.
Я задыхаюсь от возмущения, услышав, как мои любимые сокровища называют дерьмом. По любым оценкам, меня избаловали и изолировали от сурового мира. Наличие родителей с таким количеством денег, естественно, приводит к подобному. Но я не слабачка. Я привыкла стоять на своем. И я просто не привыкла к тому, чтобы об меня вот так вытирали ноги.
— У меня есть и другое личное дерьмо, — огрызаюсь я. — Я не хочу что-нибудь забыть.
— Если ты еще не вспомнила о какой-то вещи, значит, для тебя она не так уж важна. Так что тащи свою задницу за дверь, принцесса, или я сам тебя выволоку.
В случае с большинством людей это было бы пустой угрозой, но не с этим человеком. Я знаю это наверняка. Я хмуро смотрю на него, но все же перестаю тянуть время. Я действительно не хочу, чтобы он перекинул меня через плечо и вынес из здания, как мешок с зерном.
Он обхватывает меня за руку, ведет за дверь и дальше по коридору. У меня длинные, стройные ноги, но мне все равно приходится почти бежать, чтобы не отставать от него.
Когда мы выходим на улицу, группа моих одноклассников собралась вместе перед тренировкой по футболу, и они смотрят, как Грант тащит меня к черному джипу, незаконно припаркованному на кольцевой дороге перед школой.
Это не обычный джип. Он похож на армейскую машину. Если бы пистолет, который носит Грант, еще не убедил меня в опасности, то это стало бы последним аргументом.
Не благоразумие удерживает меня от разговора, пока я пристегиваюсь, а он садится за руль и отъезжает от школы. Дело скорее в том, что я застыла. Поймана в ловушку страха и замешательства. Это похоже на кино или напряженный, мрачный сон. Но не на мою обычную жизнь.
Я предполагала, что большая часть моей сегодняшней умственной энергии будет потрачена на эту глупую ссору с Мелани.
А потом случилось вот это.
Максимум, на что я способна — это завязать свои длинные волнистые светлые волосы в конский хвост, чтобы убрать их с лица, и написать отцу, что я уже в пути. Проходит восемь минут, прежде чем он отвечает «Хорошо».
— Куда мы направляемся? — наконец спрашиваю я в тишине машины.
— Аэропорт.
Я закатываю глаза от такого бесполезного ответа, но не чувствую себя достаточно комфортно, чтобы настаивать на большем.
Не то чтобы я думаю, что этот мужчина навредит мне. Мой отец никого не пускает на нашу орбиту, предварительно не проверив их с ног до головы. Скорее, дело в том, что Грант не подал мне никаких признаков того, что он открыт для вопросов или бесед.
Я не застенчивый человек. Мои ранние годы прошли в общении в основном со взрослыми, и я всегда была от природы общительной. Я могу подойти к кому угодно и завести разговор, и к тому же я привыкла, что люди тянутся ко мне из-за богатства и положения моего отца.
Большинство людей, с которыми я общаюсь, хотят разговаривать со мной, но этот свирепый, молчаливый мужчина, очевидно, не горит таким желанием. Кажется, он даже не замечает меня.
Мне удается незаметно поизучать его. Его возраст трудно угадать — где-то лет двадцать-тридцать с небольшим. Вероятно, он побрился сегодня утром, но на его квадратном подбородке уже появился намек на щетину. У него густые темные брови. Его бедра мощные и крепкие, обтянутые тканью брюк. Его глаза не перестают двигаться, сканируя дорогу перед нами, но также глядя назад и по сторонам, как будто он ожидает, что за нами будут следить.
Или нападут.
В его большом, напряженном теле чувствуется какая-то плотская сила. Я никогда не испытывала ничего подобного. В другой ситуации я, возможно, сочла бы это захватывающим, но сейчас у меня не хватает эмоционального диапазона для такого рода реакции.
Академия Фэйрфилд расположена за пределами округа Колумбия, и требуется около двадцати минут, чтобы добраться до небольшого местного аэропорта, используемого в основном для доставки грузов, где ждет частный самолет моего отца. Грант ничуть не более разговорчив, когда мы садимся в самолет и взлетаем. Как только мы оказываемся в воздухе, я направляюсь к кабине пилота, но за штурвалом не Рик, обычный пилот моего отца. Этот мужчина не более общителен, чем Грант, поэтому я сдаюсь и плюхаюсь на свое место, сердито глядя в сторону Гранта.
Он, кажется, не замечает этого, так что гримаса вскоре теряет свой смысл.
— Куда мы сейчас направляемся? — спрашиваю я через некоторое время.
Он поднимает глаза от своего телефона и просто смотрит на меня.
— Ты даже не можешь сказать мне, в какой штат? Регион? Страну?
— Кентукки, — произносит он наконец.
Я моргаю.
У моего отца есть собственность по всему миру, но я никогда не знала ни о каких владениях в Кентукки.
— Что там? — спросил я.
— Ничего. В этом-то и смысл.
Я почти предпочла бы не получить ответа, чем слышать эти запутанные загадки, а затем не получить никаких объяснений или возможности задать уточняющие вопросы.
Мне действительно не нравится этот человек.