Что вы предлагаете, Николай Александрович⁈
Князь Волконский вновь поправил пенсне и внимательно посмотрел на Долгорукого.
— Я предлагаю вам восстановить своё доброе имя в наших глазах и принести клятву, что вы никогда нас не предадите! — без тени усмешки ответил Волконский.
— Вы хотите поручить мне это дел⁈ — удивился Долгорукий.
— Ну да! У вас есть опыт, хоть и не удачный, а значит, вы не совершите прежних ошибок. Но мы хотим быть в безопасности, если что-то пойдёт не так!
Князь вновь опустил голову и задумался. Вернуть авторитет в этой небольшой компании было необходимой задачей. Всё же от сотрудничества с этими людьми зависело очень многое. Уже давно, одинокие рода, навроде тех же Демидовых, медленно, подъедали вот такие вот не оформленные официально кланы.
Но давать клятву очень не хотелось… Долгорукий понимал, что его просто хотят в случае чего списать. Но и выбора у него особого не было, идти сразу против четверых влиятельнейших родов, было чревато. Да он просто знал слишком много, поэтому придётся подчиниться.
Хотя если всё пойдёт наперекосяк, то ему, князю Долгорукому, будет уже не важно, что случиться с этими четырьмя. А вот что будет с его семьёй? Взять с них обещание?
— Я согласен, — князь тяжело выдохнул, — Но вы должны пообещать, что обезопасите моих сыновей от преследований и будете помогать им в последующей жизни!
— Это допустимо. — тут же согласилась Галина Сергеевна, — Я как мать вас понимаю! Обещаю, что сделаю всё возможно, чтобы ваши сыновья не пострадали.
— Это справедливо! — согласился на условие Толстой.
— Мы вам обещаем, князь Долгорукий, что позаботимся о ваших сыновьях в случае неудачи, как о своих родных отпрысках! В конце концов, мы все здесь отцы и деды… Понимаем вашу заботу! — согласился Волконский, произнеся напыщенную, отдающую официозом речь.
— Хорошо. Тогда я готов принести клятву!
Волконский встал и обратился к Толстому:
— Вы мне не поможете, Виталий Олегович?
— Всенепременно! — толстяк подскочил, как мячик и встал рядом с Волконским.
Они направились к неприметному столику в углу. Там стояло что-то укрытое под шелковистой тканью.
— Берите с того конца, граф!
Сам же Волконский выбрал более удобное положение, но Толстой не возражал. Граф действительно был крепче и без каких-либо проблем взял клятвенный ларец обоими руками.
На столе оказался ларец размером с хлебницу, выполненный в форме раздувшейся рыбы фугу, уродливые шипы усыпали всё её тело. Глаза навыкат смотрели в противоположные стороны. А рот раскрылся до невозможного широко.
— Суйте сюда руку, князь! — отдышавшись, предложил Волконский.
— Выглядит уродливо… — прокомментировал Долгорукий.
— Это лишь антураж, люди на острове Хоккайдо обладают специфическим юмором!
— Что со мной будет, если я решу нарушить свою клятву? — решил всё же уточнить князь.
— Начнёте задыхаться. Потеряете способность говорить, умрёте быстро, в течение минуты, мозг превратится в пюре, так мне сказали.
Долгорукий кивнул. А затем протянул руку в пасть рыбы фугу. Десятки острых игл впились в кожу, болезненно кольнули кости, глубоко продырявили мягкую плоть ладони и моментально отскочили. Клятва была принесена.
Пятый член собрания сегодня молчал, он не проронил ни слова, если не считать ничего не значащих приветствий в самом начале.
Бывшее поместье Морозовых
Я проснулся от колющей боли в запястье правой руки. К моему удивлению, Герды рядом не было, а мою руку грыз Персик.
— Эй, лохматый, ты совсем озверел? — возмутился я.
На что кот на миг оторвался от руки, выдал обеспокоенное:
— Мяу!
И вновь вонзил клыки в руку, но не очень сильно, зато болезненно, и потащил руку в сторону.
— Мы же тебя кормили перед сном… — раздосадовано протянул я, — ладно, ладно, сейчас встану и дам пожрать…
На что Персик отпустил руку, ещё раз мявкнул и, спрыгнув с кровати, уселся на полу в позе: «давай уже быстрее!».
Я нацепил спортивные штаны, именно в них я предпочитал ходить по усадьбе и пошёл за котом. Но и тут меня ждал сюрприз: котяра вёл меня вовсе не вниз, на кухню, где хранились запасы рыбов и мясов, а к ванной комнате. Свернув за угол, я увидел Герду, застывшую на месте и закатившую глаза. Лунный свет проходил через широкое окно и падал предсказательнице на лицо, отчего оно казалось мертвенно-бледной. Я подошёл к Герде и прошептал:
— Я помню, что ты говорила: в таком состояние тебя не будить и не трясти.
Единственное, что разрешила делать с собой девушка — это: слегка приобнять или взять за ладошки. Я медленно обошёл Герду сзади, осторожно приобнял и взял руки девушки в свои. Ладони Герды оказались не просто холодными, они были ледяными, причём температура оказалась навскидку под минус шестьдесят.
Я инстинктивно отдёрнул руки, но ничего не вышло. Мои руки прилипли к ладошкам предсказательницы, я грязно выругался. О таком девушка не предупреждала. А потом… я не до конца понял, что именно произошло. Помню лишь, что я пролетел сквозь стены, не телом, но сознанием. Меня ослепил лунный свет, но возможности зажмуриться или закрыться руками не было. Свет ласкал меня, нежно обволакивал, и на миг я забылся.
Перед глазами возник бетонный перрон, накатил звук пребывающего поезда. Диспетчер объявил о прибытии:
— На путь номер восемь пребывает поезд Страсбург — Москва! Просьба всех встречающих пройти на перрон.
Поезд оказался выше и изящнее тех, к которым я привык. Это не казалось чем-то удивительным, всё в этом миры было немного иным. Поезд замедлил путь, тормоза протяжно запищали, а немногочисленные встречающие быстро проследовали к нужным номерам вагонов. Ничего особенного не происходило, но меня потянуло в сторону, к предпоследнему вагону.
Я остановился, и фокус внимания сместился к двум пассажирам: миниатюрной блондинке, возраста которой я так и не смог определить. Её кожа казалась неестественно гладкой, а вот от взгляда бросало в дрожь. В голубых глазах застыл лёд. Тонкая полоска губ ничего не выражала. Женщина была собрана и внимательна. Спутник тоже казался странным: под два метра ростом, с накаченным и подтянутым телом, при этом он выглядел будто не из этого времени. Помимо цилиндра на голове, длинного до земли плаща, на мужчине виднелся чёрный костюм — тройка. И это летом, нежарко ему так? В левой руке он держал трость, на лице его виднелись кудрявые бакенбарды. А ещё от него буквально несло звериной мощью. Слишком грубые черты лица: мощный вытянутый
