и попросит перевести ее в медстатистику, потому что сил терпеть странности, а то и грубость некоторых пациентов у нее больше нет.
— Девушка, миленькая, примите, будьте так любезны, вызов на дом, — словно в опровержение Вериных мыслей проговорила трубка, на том конце провода явно была благовоспитанная пожилая дама.
— Что у вас случилось? — уточнила Вера, открывая в программе форму оформления вызова врача на дом.
— Старость у меня случилась, — немного подумав, сообщила дама, — мне 87 лет, совершенно не чувствую левую ногу, но, возможно, это из-за давления, что-то шалит, милая, шалит уже 2 день…160 на 100…
— Поняла вас. Назовите ваш адрес, пожалуйста!
— Записывайте: Городецкий переулок, дом 8, квартира 12…Сафонова Анна Вячеславовна.
Заданного адреса в МИС не было, вот не было и все! Шацкая раздраженно вздохнула и пощелкала мышкой по картам, может, дом
угловой и находится на пересечении с какой-то другой, крупной улицей? Но нет! Городецкого переулка в принципе не было в городе!
— Анна Вячеславовна, благодарю за ожидание, но сообщите адрес по прописке, так, как он указан у вас в паспорте! Городецкого переулка нет в городе!
— Ну как нет-то?! — раздраженно воскликнула дама, — я всю жизнь, как вышла замуж за покойного полковника Сафонова жила в Городецком переулке! Я что, живу с вами в параллельных мирах?! Вы какая-то недалекая и необразованная! Хотя чего ждать от городской поликлиники! Вы будете принимать вызов или мне жалобу на вас составлять?!
«Очень может быть, что и в параллельных», — подумала Вера, но благоразумно не стала этого говорить вслух. Раздражение копилось, в уголках глаз предательски вскипали слезы, она уколола себя булавкой в коленку, это позволило собраться и вернуться к капризной даме. Она собралась и повторила уже строго:
— Анна Вячеславовна, назовите ваш адрес, пожалуйста, согласно прописке, указанной в вашем паспорте!
— В документах указано, что это — второй Выползов проулок! Какой еще Выползов проулок, если до 1984 года это был Городецкий переулок! И все образованные люди продолжают его так называть! Это ж надо придумать! «Второй Выползов проулок»! А где первый, позвольте узнать? Мы с Администрацией уже пятый год воюем, но воз и ныне там!
Вера зафиксировала вызов и, подумав, что на гражданке Сафоновой в ее 87 лет пахать можно, набрала все-таки ее лечащего врача:
— Ирина Владимировна, ваша подопечная звонила с Городецкого-Выползова, жалуется, что нога немеет и давление 160 на 100, может, микроинсульт?
Врач Быстрова как раз была на утренних вызовах и приняла очередной по телефону, вздохнула и проговорила:
— Она и тебе все мозги прополоскала этим своим «Категорически не согласна жить в Выползове проулке! Я вдова полковника Сафонова жила и живу в Городецком переулке»…Сафонова одна живет, мужа и сына похоронила, внуками не довелось обзавестись. Два микроинсульта уже перенесла и один инфаркт, а, видишь ты, как за жизнь держится. Доверительно мне сообщила, что это потому, что очень любит солнышко и свежий хлеб.
Шацкая подумала, что хлеб и солнце здесь не причем, что живет Сафонова долго, потому что пьет кровь окружающих, но этого, разумеется, вслух произносить не стала.
Так, минута за минутой, катился рабочий день. На обеде Вера забежала в отдел кадров и взяла бланк заявления о переводе. Теоретически писать ей ничего было не нужно, но начмед в поликлинике был новый, да еще и буквоед. Придирался к каждой бумаге, искоренял, как он сам говорил, халатность и “бестолковщину”. Врачи и медсестры ходили застегнутые на все пуговицы, исчезли как вид все комнатные растения и электрочайники из кабинетов. Он лично проверял, чтобы в кабинетах не было даже сухариков, не то что еды. Может, это было и правильно, но бестолковщины меньше не становилось, она попросту возводилась в абсурд. Но и к этому все помаленьку привыкали. Она уже допивала кофе, собираясь вернуться к работе, когда в комнату отдыха зашел Завадский, бывший ее начальник и уважаемый в городе человек. Вера даже не удивилась, увидев его в дверях, Михаил часто бывал в поликлинике, главврач был его добрым другом.
— Ну что, Веруня, как бодрость духа? — пророкотал Завадский, усаживаясь напротив нее в кресло, которое лишь жалобно пискнуло под его внушительным весом.
Завадский был высоким, полным мужчиной, причем полнота была равномерно распределена по всему телу, он не производил впечатление человека толстого, он был большим. “…и непоколебимым как скала”, — вспомнила Вера описание хирурга, данное Милочкой Савельевой в бытность ее работы в онкодиспансере.
— Да вроде как все ровно и спокойно, Миша, в статистику пойду, — проговорила Вера, посмотрев на свои руки. Почему-то ей было неудобно смотреть ему в глаза. Всегда было неудобно, а сейчас и подавно. Разумного объяснения этой оторопи она не находила, это была данность.
— Вера, ты с ума сошла? Я понимаю, сухарь этот, Воронов, начмед ваш. Бумажная душа, у него не пациенты, а процент выздоровления и в срок закрытые больничные листы. Ты же там завянешь! — прогремел Завадский, отчаянно жестикулируя.
— Миша, я уже давно завяла, еще с тех пор, как ушла из операционной сюда. “Назовите ваш адрес, пожалуйста!” Я не медсестра уже, я коммутатор! И каждый так и норовит тебя укусить, да побольнее, жалобу накатать, обозвать… — не выдержала вдруг всегда сдержанная Шацкая и расплакалась, так внезапно, с такой обидой и горечью, что Завадский даже растерялся. Он всегда терялся от вида женских слез и никогда не знал, как реагировать.
— Вера, не плачь ты, пожалуйста! Ты неправильно говоришь…Вот посади меня на твое место, меня ж к вечеру уволят! Я ж на первую человеческую глупость или самодовольство, отвечу все, что думаю…А ты столько лет работаешь, я узнавал: тебя пациенты любят, на тебя благодарностей куча в кадрах…А потом, ну, если тебя кусают или оскорбляют, так это ж потому, что человек болен и несчастен. Себя он уже сожрал, вот за окружающих принялся…. — растерянно бубнил доктор Завадский, уж не зная, что и предпринять.
Вера промокнула глаза услужливо протянутым бумажным платком и прерывисто вздохнула. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, ей не хотелось возвращаться в регистратуру, но о том, чтобы отпроситься на остаток рабочего дня не могло быть и речи. Оленька Потапова, поступившая на работу 3 недели назад, не справилась бы со всем объемом задач одна. Вера встала и пожала Завадскому руку, потом молча вышла из комнаты отдыха, оставив расстроившегося и задумчивого хирурга там одного. Ей было неудобно, что она так раскисла на глазах великого (как многие и она в том числе, считали) хирурга. Но, с другой стороны, Вере стало
