Как только юный комиссар устроился на своем месте, огнепроводный шнур медленно начал подниматься наверх, точно паук, заглатывающий свою нить. Достигнув цели, он закружил над светильниками большой люстры, зажигая их один за другим. Николя любил этот волшебный момент, когда еще темный и гудящий от разговоров зал начинал выходить из полумрака. В это же время служитель зажигал светильники у рампы. От пола до сводов золото и пурпур вновь показались во всем своем блеске, а голубой с белыми лилиями герб Франции поднялся над сценой. Над залом вились клубы пыли, и пылинки оседали, мерцая на одеждах, платьях и париках, — это был молчаливый пролог к феерическому зрелищу.
Николя одернул себя: он никак не мог справиться с этой своей склонностью погружаться в мечты! Он встряхнулся и сказал себе, что нужно держать зал, который тем временем еще более наполнился шумом и голосами.
Одной из главных обязанностей Николя сегодня в Опере было узнать, кто присутствовал в театре и кто отсутствовал, и взять на заметку всех незнакомцев и иностранцев. В тот вечер он отметил, что вопреки обычаям пресыщенной публики, почти все ложи уже были заполнены. Даже принц де Конти, который имел привычку приезжать в театр в самом разгаре спектакля, с величественным равнодушием принца крови уже сидел в ложе и беседовал со своими приближенными. Кресла в королевской ложе еще пустовали, но там уже суетились слуги.
Николя присутствовал здесь на службе лишь в те дни, когда представления посещали члены королевской семьи. В другие вечера это задание выполняли его коллеги. Для полиции крайне важными были поиск и наблюдение за агентами, подозреваемыми в заговорах и шпионаже в пользу королевских дворов — противников Франции в войне. В особенности Англия наводнила Париж своими наемными эмиссарами.
Кто-то слегка похлопал Николя по плечу. Он обернулся и с удовольствием отметил, что это граф де Лаборд, первый камердинер короля, в великолепном камзоле жемчужно-серого цвета, вышитом поверху серебряными нитями.
— Нынешний день счастлив для меня вдвойне, потому что я встретил своего друга Николя!
— Можно ли узнать первую причину вашего счастья?
— Ах, хитрец… А счастье услышать оперу Рамо, разве этого мало?
— Несомненно, но вы так удалились от своей ложи, — заметил Николя с улыбкой.
— Я люблю аромат сцены и ее близость.
— Близость? Или доступность?..
— Виновен, сознаюсь. Я пришел сюда полюбоваться вблизи одним нежным и грациозным созданием. Однако, Николя, я обязан сказать, что мы считаем вас также довольно скрытным.
— Кто скрывается за этим «мы»?
— Не скромничайте, ведь вы меня обошли! Его Величество много раз спрашивал о вас, особенно во время последней охоты в Компьене. Надеюсь, вы не забыли о его приглашении на охоту. Он никогда ничего не забывает. Посмотрите, каков он! Король помнит вас и много раз рассказывал о вашем расследовании. В его лице вы приобрели могущественного защитника, а королева считает вас своим ангелом-хранителем. Поверьте мне, пользуйтесь столь редким доверием и не пренебрегайте своими друзьями. В этом случае скрытность вредит, даже друзья не станут с ней мириться.
Он вытащил из кармана часы и, взглянув на них, заметил:
— Мадам Аделаида не должна была так опаздывать.
— Я думал, что наша принцесса неразлучна со своей сестрой Викторией[2], — сказал Николя. — И если мои сведения верны, сегодня она будет сопровождать ее на спектакле.
— Верное замечание. Но между королем и его второй дочерью существуют некоторые разногласия. Он отказался подарить ей одну драгоценную безделушку, и обиженная мадам Виктория ни с того ни с сего решила, что мадам де Помпадур попросила у него ту же вещицу. Это, мой друг, придворный секрет, но вы, я уверен, будете молчать как могила… Итак, мадам Аделаида появится не одна, ее будут сопровождать граф и графиня де Рюиссек, которым она покровительствует. Знатные люди, суровые, набожные и болтливые — когда нужно. Они имеют вес и в окружении королевы, и у дофина, этим сказано все. Хотя граф…
— Сколько яда всего лишь в нескольких словах!
— Опера вдохновляет меня, Николя. Я полагаю, наш друг Сартин тоже будет здесь?
— Вы правильно полагаете.
— Мадам следует хорошо охранять. Но под присмотром наших лейтенантов полиции с ней ничего не случится. Представление пройдет спокойно! Его немного оживят лишь мелкие воришки и хлопальщики, ведь «Паладины» нашего друга Рамо вряд ли вызовут бурю. Уголок королевы и уголок короля[3]придут к согласию. И в «Меркурии» завтра напишут, что французский и итальянский стили искусно соединились, а оригинальное сочетание комического и трагического позволило соблюсти благопристойность.
— Это все невинные страсти.
— Мой дорогой, вы никогда не бывали в Лондоне?
— Никогда, и, по нынешним временам, боюсь, что случая поехать туда мне не представится.
— Не могу за это поручиться. Но вернемся к нашей теме: французский путешественник удивляется, когда попадает в лондонский театр и не видит там ни солдат, ни полиции. А также ни шума, ни драк — это все завоевания свободы.
— Вот страна, о которой мечтают наши друзья-философы, которые ощущают в наших залах «злой дух деспотизма».
— Я знаю автора этого выражения, мало оцененного нашим монархом. Скромник Николя, — вы даже не назвали его по имени. Но прошу меня простить, я должен приветствовать мадам Аделаиду. Я скоро вернусь, ведь предмет моего интереса должен появиться в прологе…
Он легким шагом прошел через партер, рассыпаясь в бесчисленных приветствиях знакомым красоткам. Николя всегда ощущал особое удовольствие от встреч с графом де Лабордом. Он помнил об их первой встрече и обеде, на котором тот благородно удержал его от неверного шага. Месье де Ноблекур, старый прокурор, который приютил у себя Николя и считал его членом семьи, много раз подчеркивал, что искренне к нему привязан, и всячески ему помогал. Молодой человек в мыслях снова вернулся к событиям начала этого года. Первый камердинер был свидетелем его первой встречи с королем. Лаборд знал тайну его истинного происхождения, знал, что он не просто Николя Ле Флош, но также родной сын маркиза де Ранрея. И все же было совершенно ясно, что происхождение играет не главную роль в их мгновенно возникшем взаимном расположении.
Шум в зале вернул его к реальности. Весь театр поднялся и зааплодировал. Мадам Аделаида вошла в королевскую ложу. Светловолосая, высокого роста, она производила величественное впечатление. Каждый знал, что она превосходила красотой всех своих сестер. Профилем и взглядом она походила на короля. Улыбаясь, она склонилась в низком реверансе, и восторженные крики стали вдвое громче. Принцессу очень любили; ее любезность и свобода обращения были известны всем. Она продолжила приветствия, грациозно опустив голову. Николя заметил месье де Сартина, который, поприветствовав дочь короля, вернулся в свою ложу.
