ленты, разглядываю ее. – Я хочу понравиться Дымке.
– Ты и так нравишься ей.
Я отрываюсь от сравнения двух лент – красной, усеянной блестками, и блестящей розовой, – чтобы посмотреть на него, как бы говоря «ты шутишь?». После этого он поспешно сгребает все три катушки лент, в придачу схватив блестящую серебряную, и идет к ближайшей кассе.
– Ну, возможно, «нравишься» – это слишком сильно сказано. – Он останавливается, чтобы взять с полки коробку вишневого печенья «Поп-Тартс», прежде чем подойти к кассе самообслуживания.
– Возможно, «нравишься» – это просто стопроцентное вранье, – парирую я, достав кредитку, чтобы оплатить покупки.
Но Хадсон, как обычно, опережает меня, отсканировав свою черную карту «Американ Экспресс». Я беру покупки, кладу их в рюкзак, и мы выходим из магазина.
Он больше ничего не говорит, когда мы идем дальше, но снова берет меня за руку и держит ее так, будто это спасательный круг.
Я невольно начинаю гадать, не беспокоят ли его мысли об этом путешествии в Мир Теней больше, чем он готов показать, но прежде, чем я успеваю спросить его об этом, он тихо произносит:
– Она же жива, да?
– Да, жива, – отвечаю я, что есть силы сжав его руку. – Мы найдем ее, Хадсон. Мы начнем с фермы, и, если Дымки там не окажется, будем искать, пока не выясним, где она. Она где-то там и ждет, когда ты найдешь ее. Так и будет, мы отыщем ее, я тебе обещаю.
Он кивает, но он по-прежнему обеспокоен. И немудрено. Дымка терпеть меня не могла, но сама я любила ее, не могла не любить, ведь она любила Хадсона, парня, который никогда не знал любви, но, как никто, заслуживал ее. И теперь, когда я вспоминаю Мир Теней и все, что там произошло, утрата Дымки причиняет мне боль. А как это мучит Хадсона, как это мучило его все эти месяцы? Я даже представить себе не могу.
– Хватит, – говорю я, зайдя в промежуток между зданиями. – Послушай, мы обязательно отыщем твою смешную маленькую умбру. – Я стараюсь смотреть на него уверенно, надеясь, что мое опасение, что Дымка умерла, запрятано так глубоко, что Хадсон не сможет его увидеть. Потому что, хотя нам известно, что огонь, изрыгаемый драконами времени, меняет линии времени и отправляет тех, кто попал в Мир Теней, или Норомар, извне, в тот момент времени, в котором они находились до того, как это произошло… я понятия не имею, что в этом случае происходит с существом, которое там родилось.
Я стараюсь не думать о том, что Дымка могла погибнуть, и твердо смотрю Хадсону в глаза, стараясь поддержать в нем веру в то, что она жива.
Когда вокруг его глаз появляются морщинки и один уголок его рта приподнимается в кривой улыбке, я испускаю длинный вздох облегчения. Он качает головой.
– Она и впрямь смешная, верно?
– Верно, смешная. И если она захочет вернуться с нами в наш мир, то мы придумаем способ переместить ее сюда.
– А что мы будем делать, когда перенесем ее сюда? Ведь здесь она выглядела бы странно.
– Мы ее спрячем, что же еще? Как Лило в мультике прятала Стича – только намного лучше.
Он смеется, как я и хотела, но я все равно вижу в его глазах беспокойство. Это убивает меня. Хадсон столько сделал для меня, он всегда делал все, чтобы я чувствовала себя в безопасности даже в самых ужасных ситуациях, и почти никогда ничего не просил для себя. Ему необходимо знать, что Дымка жива, здорова и счастлива. И я расшибусь в лепешку, но добьюсь, чтобы так и было.
Секунду он смотрит на меня, ища в моих глазах ответ на вопрос, хотя он не знает, что вообще задает этот вопрос.
– Я люблю тебя, Грейс.
– Да, знаю, сквозь время, – поддразниваю его я.
– Не только сквозь время, но и несмотря ни на что, – говорит он, и он еще никогда не выглядел таким серьезным.
– Я тоже люблю тебя. – Я подаюсь к нему и целую его, упиваясь трепетом, который охватывает меня, как только наши губы соприкасаются. – Что бы ни случилось.
Он хочет сделать наш поцелуй более глубоким, и я не противлюсь, потому что у меня никогда не возникает желания сказать ему «нет». А также потому, что я становлюсь сама не своя, когда он царапает клыком по моей нижней губе.
По моей спине бегут мурашки, мои пальцы вцепляются в его рубашку, и я целиком отдаюсь ему – отдаюсь этому поцелую – еще несколько секунд.
Затем заставляю себя сделать шаг назад, хотя сейчас мне ужасно хочется потащить Хадсона домой и сделать с ним то, чего я желаю. Или чего желает он.
Но у нас есть дела и есть те, кто рассчитывает на нас, поэтому я улыбаюсь ему и говорю:
– Нам надо идти. Хезер и Иден ждут нас.
Он кивает, затем наклоняется и кусает мою нижнюю губу еще раз. Я едва не говорю: «А гори оно все синим пламенем». Они ждут уже долго – и могут подождать еще.
Но тут я вспоминаю Дымку и Мекая и все остальное, с чем нам нужно разобраться. Я беру Хадсона за руку.
– Пойдем, – говорю я ему.
Он закатывает глаза, но не спорит, и мы снова выходим на запруженный людьми тротуар. Мы проходим пару кварталов, и тут Хадсон вдруг становится передо мной, и его плечи напрягаются.
– В чем дело? – спрашиваю я, пытаясь заглянуть за его спину, сердце начинает колотиться в груди.
Но он не отвечает, потому что слишком занят, оглядываясь по сторонам.
– Хадсон? – говорю я, когда проходит несколько секунд, но он не расслабляется и не перестает оглядываться.
– Прости. – Он наконец делает шаг назад. – Мне показалось, что я что-то увидел.
– Что именно? – Я смотрю вперед-назад и делаю несколько вдохов, чтобы успокоиться. Перед кафе-мороженым стоят несколько студентов в форменных толстовках, мужчины и женщины, одетые в деловые костюмы, спешат с работы, идет мамочка с ребенком в коляске – вот и все. Я здесь больше никого не вижу.
– Не знаю. Я просто… – Он качает головой и снова берет меня за руку. – Ничего, пустяки.
– Да, я тоже так думаю, – соглашаюсь я, когда мы идем дальше, но я не могу не оглянуться – просто так, на всякий случай.
Когда мы поворачиваем и переходим улицу, Хадсон спрашивает:
– Мы же не станем брать с собой Хезер, не так ли? Ведь она обыкновенный человек.
– Эй! – Я гримасничаю. – Не говори об этом так, будто это плохо. Я сама много
