одна причина прятать ребенка, если ты мафиозный босс одного из Пяти синдикатов. Мысль о том, что я из первых рук узнаю, что не так с тайным сыном Анджело Де Лука, должна была напугать меня.
Но в те редкие моменты, когда я видела своего отца, он учил меня, что страх — это слабость, а слабость — это смерть. Это был не причудливый урок и не благородная попытка отца уберечь свою дочь.
Это было предупреждение.
Против него.
Он был угрозой в моей жизни. И всегда будет. Я пробыла здесь меньше часа, но каждая секунда, проведенная в Девилс-Ридж, штат Техас, напоминала мне об этом.
Не будь слабой.
Ты — Витали.
Витали не испытывают страха.
Господи, целый континент, а голос папы все еще мучает мои мысли. Обычно он внушал гнев. Сегодня же решимость перекинулась с головы на ноги, когда я начала поиски сотового или стационарного телефона в комнате Дамиано Де Лука.
Как и моя комната по соседству, эта комната казалась нежилой. Но в отличие от моей комнаты, в этой кто-то жил дольше, чем одна целая две секунды.
В комнате были заметны следы запустения. Хрустящие, чистые простыни, не тронутые неизвестно сколько времени. Затхлый воздух с угасающим запахом лосьона после бритья. Единственный комод восемнадцатого века, покрытый тонким слоем пыли.
Мне следовало подумать, что это значит. Что даже горничные давно не заходили в эту комнату. Но я этого не сделала. Маман должна была знать, что я видела, как папа набрасывался на свою секретаршу, прежде чем отправить меня в Техас жить к Де Лука — без телефона и с четкими инструкциями никогда не вступать в контакт, чтобы не дать мне возможность настучать Маман.
Я была не из тех, кто слушает, но когда дело касалось моей семьи, люди были похожи на убегающих крыс. А может, они были последователями культа — хрупкие и покорные, умоляющие о повелении последователи, которые были слишком счастливы спрятать от меня электронику. Это означало, что искать чертов телефон на чужой территории было практически невозможно.
Меня поразило, насколько сильно папа контролировал людей, даже находясь за океаном. Как глава семьи Витали, папа был кондотьером. Лидером. Говоря простым языком, если бы территории синдиката по всему миру были штатами, а их боссы — губернаторами, то семья Витали была бы федеральным правительством. А папа? Он был бы президентом.
Может, он и устанавливал правила для мафиозного преступного мира, но я устанавливала свои собственные. В их число входило делать все возможное, чтобы не подчиняться его правилам. Например, найти телефон. Я обшарила комнату, оптически прослеживая каждый сантиметр.
Мое сердце успокоилось, когда провал встретился с моими глазами. На столе лежала аккуратная стопка белья, из-под матраса с подушками выглядывал дневник, а во встроенном хьюмидоре рядом с королевской кроватью стояла коробка с сигарами Gurkha Black Dragon стоимостью около двадцати трех тысяч. Но телефона не было.
Из коридора доносились шорохи, и все же сердце мое было спокойно, когда я обыскивала комнату в поисках тайника. Запертый шкаф. Ванная комната в другом конце коридора. Шторы задернуты так плотно, что даже моя тонкая талия не могла за ними спрятаться. Кровать с балдахином, дно которой отгорожено деревом XVIII века.
Глупая, наивная Рената Витали.
Неужели я когда-нибудь научусь планировать худшее?
И все же сердце мое было спокойно, когда ручка двери в спальню дернулась, и я поняла, что прятаться некуда.
Сердце было спокойно, когда я устроилась в центре кровати, выглядя настолько готовой к первой встрече с Дамиано де Лука, насколько это было возможно в старых дизайнерских свитшотах, сшитых для бунтарей, и самурайской прической, которая выдержала восьмичасовой частный перелет из Италии в Техас.
Мое сердце было спокойно, поскольку я с изяществом принимала неизбежность открытия.
Мое сердце было спокойно.
Мое сердце было спокойно.
Мое сердце было спокойно.
Пока я не увидела его в первый раз, и это было не так.
ГЛАВА 2
В бесконечном смысле возможен только один обман — самообман.
Сорен Кьеркегор
РЕНАТА ВИТАЛИ
Шестнадцать лет
Ты боец, Рената.
Маман вбила мне это в голову в раннем возрасте, и я всегда соглашалась. Никогда не чувствовала, что есть другой вариант. В конце концов, зачем быть слабой, если можно сражаться?
Как самонадеянно с моей стороны было думать, что у меня всегда будет роскошь выбора.
Тайный сын Анджело — а я просто знала, что это был он, — распахнул дверь, и его глаза мгновенно остановились на мне. Если он и был удивлен, то никак этого не показал.
А вот я точно удивилась.
В такой клишированный момент, когда я почувствовала, что уничтожаю свое "я", мои глаза расширились, а губы разошлись. У меня отняли выбор. Я не могла бороться со своей реакцией, потому что не была готова справиться с этим. Чтобы справиться с ним.
Внезапно я поняла, что чувствовал Моне, когда уничтожил свое собственное искусство, потому что оно не было достаточно совершенным. Я смеялась над этим на уроках истории искусств, но, глядя на сына Анджело, мне было уже не до смеха. Все мальчики, которых я когда-либо вожделела, оказались недостаточной подготовкой к этому моменту. Это было неописуемое, то самое je ne sais quoi (прим. популярное французское выражение, которое переводится как «я не знаю, что»), которое люди искали, но не осмеливались представить.
Анджело упомянул, что мы будем учиться в одной школе, но, глядя на него, я с трудом могла поверить, что мы близки по возрасту. Он возвышался над дверью, его рост уже значительно превышал шесть футов. Его мышцы были тонкими, но мускулистыми, и назвать его школьником было бы все равно, что назвать яхту моего отца лодкой. Дамиано Де Лука не был похож на школьника. Черт возьми, он вообще не был похож ни на одного мужчину, которого я когда-либо видела.
В то время как мальчики в моей бывшей школе-интернате в Коннектикуте носили волосы с шипами, покрытые слоями геля, у него на голове была простая джентльменская стрижка: волосы коротко подстрижены по бокам и оставлены длиннее на макушке. Выразительные скулы и сильная челюсть подчеркивали его лицо, а также щетина, из-за которой он казался старше, чем был на самом деле.
А его глаза… Что-то в них меня потрясло. Кричали, чтобы я обратила внимание. Я была уверена, что эти призрачные, черные, как у пантеры, глаза играют в покер со всеми остальными, но для меня они были брызгами, умоляющими о спасательном плоте. И
