class="p1">— Нет, он сам знает. Он меня… придумал.
— Смешной ты, это и есть его любовь.
— Я сказал, почему это невозможно. А он сказал — любовь может всё.
— Разве, нет?
— Ты в это веришь!?
— Он в это верит, он ещё мальчик… Видишь, тебя придумал для меня.
— Я не могу этого понять. Это жестоко!
— Нет, это не жестоко, это любовь. Не сердись?
«НАРКОТИК».
— Что это?! Что это?! Что это?! Ира!!! Что это?!
— Не кричи.
— Что это?!
— Тихо. Тихо. Ничего нет. Всё. Видишь? Ничего!
— Что это?
— Всё. Всё…
— Я с ума схожу?
— Если бы ты знала…
— Ты с ума сходишь?
— Не кстати.
— Я пришла…
— Ах, нет, садись.
Тихо. Так тихо. И тепло. Как раньше. Как с мамой. Так не бывает, не возвращается, не появляется снова, не создаётся. Только тогда, только там. Только там хорошо.
— Это наркотик?
— Вряд ли.
— Не смей, не смей, где это? Где это, чем ты всё тут…
— Оля, Оля, ну, что ты делаешь…
— Не смей! Это не выход!
— Это ОН. Ты видела нас.
— И чем он тебя тут травит?
— Это не объяснить. Ты не поверишь. ОН — другой.
— А как же!
— Совсем другой, из другого мира, может быть, из другого измерения.
— Это понятно!
— Смешная ты. ТЫ здесь?
— … Я не понимаю.
— И я. ОН любит меня.
— ЭТО?
— А, это всё не важно… Видишь? Совсем не важно.
— Кто-то из нас свихнулся.
— Наверное, я. Я люблю ЕГО.
«СЧЁТЫ»,
— Здравствуй.
— Как ты видишь меня, не пойму.
— Ведь я тебя придумал…
— Тогда понятно.
— Зачем ты пришел?
— Тебя можно вылечить, но я не могу тебя забрать.
— Я знаю.
— Я не смогу раскрыть тебя.
— Я знаю.
— А сам я не умею. Я не врач. Я…
— Я знаю.
— Ты не можешь знать!
— Могу. Я устал.
— …Хочешь, я покажу тебе твой мир?
— Хочу! А это долго? Меня не потеряют?
— …Время ничего не значит, если у тебя нет с ним счёта.
— У меня… наверно, нету.
— Тогда представь, что ты в пушистом-пушистом облаке…
«ПРЕДАННОСТЬ»,
Что-то случилось. Тяжело. Беспокойно. Страшно. Что?.. Ромка!
— Алло! Алло! Господи, Ромочка… Да, милый. Ничего не случилось, просто звоню. Я приду, конечно. Правда, всё в порядке… Обязательно. Пока.
Что случилось? Боже! Как это выдержать? Ира… Ира… Где ты? Где ты? Невозможно сидеть дома, надо идти, надо бежать.
Странная, странная, странная. Такая светлая, такая необыкновенная. Это может быть любовью? Какой-то монстр, какое-то чудовище. Но она светлая, светлая. Когда это было так?
Не было, давно, не вспомнить. Только горе, только ужас.
Что с ней? Что с ней?
— Не была сегодня? (Что? Что произошло?) И не предупредила?
Такого не может быть. Такого никогда не было. Танцы страсть её, это все, что согревает, это все, что держит. Чтоб не сойти с ума. Не сойти с ума. ОН! Нет, она не могла согласиться, она не могла бросить Ромку, всё бросить. Не могла!
— Ира! Ира! Открывай! Ира!
Где-то был ключ. Где-то был. Где-то, ключ… Что это?
Так сильно тяжело идти, так трудно, тяжело дышать, как паутина, как липкая паутина. Стягивает ватные сгустки воздуха, сворачивает, скручивает. Как сон. Идешь — не можешь. Все силы — на одно движение. Все силы — на одно, только на одно. Это сон. Надо проснуться. Сон. Это сон!
Здесь нет этой двери! Никогда не было этой двери!
— Зачем ты пришла?
— Это ТЫ? Где ТЫ? Я не вижу!
— Я — везде!
— Где Ира? Что ты с ней сделал?
— Пока здесь. Но я её забираю с собой.
— Тебя накажут!
— Я не буду ее раскрывать.
В сизых слоях тумана, как на ложе с перинами и подушками недвижно лежит Ира Ирочка Ирина. Живая? Дышит. Сестра. Единственная, родная, преданная ею, Ольгой.
Потянулась к двери, маленькими рывками, тонет, как в болоте, но идет, но получается! Это сон!
— Ты не можешь её забрать!
«СОН»,
— Ты не можешь её забрать!
— Могу! Я спасаю её от этого вашего страшного мира!
— Что она будет там, у тебя? Бездыханной зомби?!
— Я люблю её. Любовь всё сможет!
— И ты в это веришь?
— Верю.
— У неё сын.
— Сын всё равно скоро умрёт.
— Без неё он умрёт завтра же.
— Разве есть смысл во времени?
— Для нас — есть. И ты не Бог, чтобы решать за неё.
Ирина не двигается, но Ольга явно ощущает, что она становится всё ближе и ближе к этой странной двери.
— Ваш мир страшный! Страшный. Она лучшая, самая лучшая! Как она попала к вам? Как? Ваша жестокость друг к другу. Ваши холодные связи. Ваши жуткие отношения. Вы убиваете друг друга. Вы любите и ничего не делаете для любви. Вы твердые, вы неподвижные. У вас нет свободы. Нет свободы действий, нет свободы желаний. Это не справедливо!
Ольга рванула к двери, готовая прыгнуть туда сама, оттолкнуть сестру в последний миг.
— Стой! Стой! Послушай меня! Ты считаешь наш мир несправедливым? Нет свободы желаний, так ты сказал? Нет свободы действиям? Но ты, ты, что хочешь сделать?! Ты хочешь отнять у неё семью, сына, работу, осознанную жизнь, в конце концов! Это её выбор? Это её свобода желаний?! Это справедливо? Ты любишь её, ты знаешь, что она хочет. Где справедливость в твоих действиях?! Где?
Ольга почувствовала вдруг, как волнами спадает напряжение, толчками обрываются нити, и смягчается, и становится вязким и расплывчатым серый воздух. Она ещё не поняла, что случилось.
— Где? — вдохнула, странно обмякая. Она увидела, как сгустки — чего? — скатываются с Ирины, и последний, ласкающий щеки, губы её, медленно исчезает, не желая уходить, не желая расставаться. Ольга заплакала вдруг — как жалко, как жалко его… как жалко.
Дверь открылась…
— Не справедливо, — прошепталось в воздухе. — …и закрылась, растворяясь в глазах. И — ничего…
Ночь прошла. Ольга всё сидела и смотрела. На спокойное лицо Иры. И всё было тихо и спокойно.
Тихо и спокойно. Тихо. И спокойно. Тихо. И. Спокойно.
— Какой странный сон мне приснился.
— Какой?
— Про Чудовище и Красавицу. И я его очень любила.
— Да…
— Почему ты плачешь? Почему? Почему…
********************************************
