замерзали.
Я оторвался от женщины, вновь вышел на тропинку и взглянул на картину в целом. Выводы не заставили себя ждать — бомжиха лежит здесь не так давно. Видимо, ходила за спиртным в ближайший ларек, да так и не дошла обратно до места своей дислокации. Часа на таком морозе было более чем достаточно, чтобы замерзнуть насмерть, но она была еще жива и даже материлась. Стало быть, лежит недолго, но сути дела это не меняло. Ее посиневшие кисти с негнущимися уже пальцами, затухающее сознание и не таящий на лице снег говорили о том, что действовать нужно немедля.
— Нет, ну что мне с тобой делать? — вновь задался вопросом я, доставая из внутреннего кармана пуховика телефон. Экран вспыхнул, показав время — без четверти восемь. Я уже опаздывал. — Вот зараза! — выругался я и задубевшими пальцами набрал на телефоне номер службы спасения.
Вся кутерьма с бомжихой, начиная от подробного описания происшествия диспетчеру службы спасения и до передачи уже почти безвольного тела с рук на руки бригаде скорой помощи, отняла полчаса моей жизни. Кроме всего прочего, меня еще и обматерили. Сперва отметилась женщина-фельдшер, а после и ее водитель, с которым мы на пару грузили бомжиху в старенькую газель. Фельдшер не постеснялась вставить мне шпильку о том, что «эту… (назвала она пострадавшую так, что и сказать стыдно) ни один приемник не возьмет», а водитель кастерюжил меня двухэтажным чисто за компанию. У них с фельдшерихой, видимо, слаженный тандем был.
— Вызывают, мля, на такую херню… Сердобольные, мля, все стали… — бубнил себе под нос водитель. — А я, между прочим, не нанимался, мля… У меня, между прочим, грыжа… Хай бы себе дохли, паразиты… Естественный отбор, мля, в действии!
— Да заткнись уже, Михалыч! — осадила водителя фельдшер, шагавшая за нами и на ходу запрашивающая место в ближайшем стационаре. — Или ты мне самой предлагаешь носилки тягать? Ты, кстати, еще неплохо устроился, пень трухлявый! Тебе только баранку крутить, а мне с ней в обнимку ехать, а потом еще сдавать в приемник! Вот оно тебе надо было⁈ — последняя фраза была адресована уже мне. — Тринадцатая же рядом!
— А мне что, мимо надо было пройти? — возмутился я. — Поступить, как все? Только для того, чтобы вам было приятнее дежурство завершать? Или прикажете по сугробам ее в больничку на себе переть? Откуда я знаю, может, у нее переломы или травма спины. Таких трогать нельзя, вам ли не знать.
— Медик? — с каким-то странным сочувствием в голосе уточнила фельдшер. Я лишь угукнул в ответ. Как уж она догадалась, не знаю, да только верно тетка подметила — студент-медик я. Точнее, ординатор первого года — никак не привыкну к новому статусу.
Женщина-фельдшер ничего больше вслух не сказала, но в спину мне явно прилетело несколько крепких пожеланий. Такое чувствуется даже на расстоянии. Впрочем, обращать на это внимания я не собирался. Моя совесть чиста, я мимо не прошел. Кем бы эта бомжиха ни была, она чья-то дочь, чья-то жена, мать или какая другая родственница. А что до фельдшера — тут уж кто на что учился. Выбрала такую профессию — будь добра испить сию чашу до дна со всеми вытекающими. И потом, у каждого своя судьба, каждый свой собственный крест несет. Мой, к примеру, крест — быть таким вот сердобольным и вечно за это получать по башке от суки, которую некоторые неразумные граждане судьбою величают. Вечно пожалею кого-нибудь, впрягусь, а после разгребаю за троих. И ведь знаю же, что чаще всего такое вмешательство в чужую судьбу боком выходит — нет же, все равно лезу и лезу. И так раз за разом, одни грабли за другими. Бэтмэн хренов…
На дежурство я, разумеется, опоздал. Третий раз за месяц. За такое по головке не погладит никто. Первой, естественно, начнет возбухать моя соученица, Настюха Ярцева, которой вместо своих трех «лежаков» наверняка еще и моих осматривать пришлось. Мы с ней одну палату на двоих ведем. Самую пожилую, к слову, палату. Туда сгружают весь «валежник» из приемки, а мы эти Авгиевы конюшни с Настюхой подчищаем. Чаще путем назначения правильного лечения и выписки, но бывает, что и в патологоанатомическое отделение своих «одуванчиков» отправляем. Редко, но все же бывает. Я, кстати, еще никого не «хоронил» и молил всех существующих богов на свете, чтобы меня сия участь миновала. Головой понимаю, что у каждого врача свое кладбище имеется, но все же всеми силами стараюсь отсрочить торжественное открытие сего заведения скорби в своей медицинской карьере.
За моей однокурсницей, разумеется, взбеленится и Любовь Владимировна Жабина, заведующая отделением кардиологии, где мы проходим ординатуру. Угадаете с трех раз ее погоняло?
Разумеется, не обойдется и без шпилек от тройки верных жабьих головастиков: Шпаги, Курицы и Борща — штатных врачей-кардиологов вышеупомянутого отделения кардиологии 13-й ГКБ. Они нас, ординаторов, якобы уму-разуму учат.
И, кстати, это не я такой невоспитанный — клички им, как, впрочем, и нам, ординаторам, придумала сама Жаба, так что я тут не при делах. На самом же деле наших незабвенных педагогов и наставников в миру звали иначе: Екатерина Валерьевна Шпагина, Татьяна Васильевна Курочкина и Жанна Викторовна Борщева. Вся святая троица — врачи высшей квалификационной категории. Жаль только, что с категориями не раздают человечность.
Впрочем, отвлекся. К врачам своим мы обращались, разумеется, по имени и отчеству, как того требует этика и деонтология. Лишь наша Жаба не снисходила до уважительного обращения к своим подчиненным и обращалась к ним исключительно по кличкам. Хотя, на мой взгляд, панибратское обращение к себе Жабы Владимировны наши врачихи действительно заслуживали. Уж не знаю почему, но с самого первого дня нашей ординатуры они принялись нас изводить. Их прямо хлебом не корми, дай довести своих ординаторов до истерики. И ведь как только они над нами не издевались: и клички придумывали, и личную жизнь нашу, нисколько не стесняясь, обсуждали вслух, и неудачами в работе тыкали, намекая на нашу лень, некомпетентность и никчемность… Мне-то что, я в армии служил, а вот моим соученикам действительно было тяжко.
Из свежих примеров могу привести вот историю. Где-то месяц назад, в середине декабря, готовились мы всей группой к новогоднему корпоративу. Дело было в пятницу. На работу мы все в приподнятом настроении пришли, предвкушая вечернее алкогольное возлияние и моральное разложение локальной группы индивидуумов. Но у нашего отделения на сей счет было иное мнение. Частенько такое бывает у медиков, потому-то мы и суеверные все до безобразия. Таракана не
