– Тогда уходи и спокойной ночи.
Ливия дала отбой, и Монтальбано остался стоять с трубкой в руке. Потом до него дошло, что накануне вечером он сам просил Ливию позвонить ему ровно в двенадцать ночи, потому что тогда у них наверняка будет время поговорить подольше. Он колебался, сразу ли перезвонить своей подруге в Боккадассе или сделать это по возвращении, после встречи с Джедже. Ощутив легкий укол совести, он положил на место трубку и вышел.
Когда он подъехал, на несколько минут опоздав, Джедже уже был там и ждал его, нервно прохаживаясь взад-вперед вдоль своей машины. Они обнялись и поцеловались, уже давно им не приходилось встречаться.
– Давай устроимся в моей машине, а то сегодня вечером холодновато что-то, – сказал комиссар.
– Меня в это дело впутали, – начал Джедже, как только уселся.
– Кто?
– Такие люди, которым я отказать не могу. Ты ведь знаешь, я, как любой коммерсант, плачу, чтоб мне дали работать спокойно и не устроили бардака в моем собственном бардаке. Есть тут один, который каждый месяц подъезжает и получает.
– От кого? Можешь мне сказать?
– От Тано Грека.
Монтальбано удивился, хоть и не показал виду. Гаэтано Бенничи по кличке «Грек» Грецию не видал даже в подзорную трубу и об Элладе знал ровным счетом столько же, сколько чугунная заслонка, а прозвали его так из-за одной определенной наклонности, которая, как утверждала народная молва, высоко ценилась близ акрополя. За плечами он имел по меньшей мере три убийства, в своем кругу занимал место всего ступенькой ниже, чем самые-самые, но то, что он работал в зоне Вигаты и окрестностей, известно не было, здесь оспаривали территорию семьи Куффаро и Синагра. Тано принадлежал к другому приходу.
– А Тано Грек, он-то какое касательство имеет к нашим местам?
– Что за дурацкие вопросы ты задаешь? Что ты тогда за сыщик хренов? Не знаешь разве: есть уговор, что для Тано Грека не существует мест, не существует зон, когда дело идет о женском поле? Ему дали контроль надо всем бабьем на острове.
– Впервые слышу. Давай дальше.
– Часам что-то к восьми вечера подъехал этот, ну, инкассатор, сегодня у нас был день платежей. Берет у меня бабки, но не отъезжает, как обычно, а, наоборот, открывает дверцу машины и велит мне залезать.
– А ты?
– Я испугался, меня аж холодный пот прошиб. А что поделаешь? Залез, и он поехал. Короче, едет по шоссе на Фелу, останавливается через полчаса пути…
– Ты спрашивал, куда едете?
– Ясное дело.
– И что он ответил?
– Тишина, будто я и рта не раскрывал. Через полчаса высаживает меня в каком-то месте, где ни одной живой души, показывает на тропинку, мол, иди. Кругом – пустыня. Вдруг, черт его знает, откуда он только вылез, стоит передо мной Тано Грек. Меня чуть кондрашка не хватила, чувствую – ноги не держат. Ты пойми, не трусость это, но на нем-то пять убийств.
– Как это – пять?
– А что, у вас сколько значится?
– Три.
– Никак нет, пять, это я тебе гарантирую.
– Ладно, давай продолжай.
– Я тут же в уме принимаюсь соображать. Раз платил я всегда регулярно, тогда думаю, Тано хочет поднять цены. На дела пожаловаться не могу, и они об этом знают. Однако нет, ошибся, не в деньгах был вопрос.
– Чего ему тогда надо?
– Даже не поздоровавшись, спрашивает, знаю я тебя или нет.
Монтальбано решил, что чего-то не понял.
– Кого ты знаешь?
– Тебя, Сальво, тебя.
– А ты ему что?
– А у меня от страха поджилки затряслись, и я ему отвечаю, что тебя знаю, конечно, но больше так, с виду, здрасьте и покеда. Он на меня глядь, – глаза у него, точно тебе говорю, как у статуи какой-нибудь, мертвые и в одну точку уставлены, – потом голову назад закинул, хохотнул и меня спрашивает, а не хочу ли я узнать, сколько у меня волосинок в заднице, плюс-минус две. То есть дает понять, что ему известна вся моя автобиография с рождения и до самой смерти, будем надеяться, нескорой. А потому я – глаза в землю и молчок. Тогда он и велел передать тебе, что желает с тобой повстречаться.
– Когда и где?
– А прямо сегодня ночью, как начнет светать. А где, это я тебе щас объясню.
– Знаешь, чего он от меня хочет?
– Не-е, понятия не имею и иметь не хочу. Он сказал, чтоб ты не сомневался – можешь на него положиться, как на родного брата.
«Как на родного брата» – эти слова мало того что не успокоили Монтальбано, наоборот, у него по спине поползли противные мурашки: все знали, что из трех – или пяти – убийств Тано первым шло убийство старшего брата Николино, сначала задушенного, а потом, в соответствии с какими-то таинственными правилами, аккуратно освежеванного. Им овладели черные мысли, которые стали, если это возможно, еще чернее, когда Джедже шепнул, положив ему руку на плечо:
– Ты будь начеку, Сальву, это сам черт.
Он уже возвращался домой и ехал медленно-медленно, когда машина Джедже, следовавшая за ним, несколько раз мигнула фарами. Он посторонился, Джедже подъехал и, высунувшись в окошко со стороны Монтальбано, протянул ему пакет.
– Забыл печенье.
– Спасибо. А я-то было подумал, что это предлог, твоя легенда.
– Что ж я тогда? Обманщик, что ли?
И нажал на газ, обидевшись.
Комиссар провел такую ночку, что впору обращаться за медицинской помощью. Первым его поползновением было позвонить начальнику полиции, разбудить его и сообщить ему все, застраховавшись от любых возможных неожиданностей, которые в этом деле могли возникнуть. Однако Тано Грек, как ему передавал Джедже, высказался в данном отношении недвусмысленно: Монтальбано должен был молчать и на встречу явиться один. Тут, однако, глупо было играть в казаки-разбойники, служебный долг предписывал ему поставить в известность начальство, детально разработать с ним вместе операцию по задержанию, может даже с помощью большого подкрепления. Тано находился в бегах почти десять лет, а он спокойненько идет себе с ним повидаться, вроде как с дружком, вернувшимся из Америки? И думать нечего, не тот случай! Шефа нельзя не уведомить. Монтальбано набрал домашний номер своего начальника в Монтелузе, центре провинции.
– Это ты, милый? – спросил голос Ливии из Боккадассе, провинции Генуи.
Монтальбано на мгновение лишился дара речи, – видно, инстинкт его противился разговору с начальником полиции, заставив ошибиться номером.
– Извини меня за прошлый раз, мне неожиданно позвонили, и я вынужден был уйти.
– Ничего, Сальво, знаю, что у тебя за служба. Это ты извини меня за вспышку, я тогда так надеялась с тобой поговорить.
