все прочие», — к удивлению своему отметил Клим Ознобишин, разглядывая продотрядовцев. Большинство бойцов были одеты в гражданскую одежду, несколько человек носили солдатские шинели, папахи и лишь двое ходили в комиссарских кожаных куртках.
К крестьянам с краткой речью обратился комиссар отряда.
Его голос с чуть заметной хрипотцой, хотя и был негромок, но слышен всем. Он говорил о великой революции, о Ленине — защитнике и друге крестьян, о кровавой битве, которую ведет молодое советское государство с интервенцией и контрреволюцией, об истощенных рабочих, кующих у станков победу, и умирающих в городах от голода детишках.
— Хлеб — это жизнь республики, жизнь детей и наше с вами будущее, — заканчивая выступление, сказал комиссар. — Поэтому мы просим вас сдать государству излишки зерна. Они кое у кого из вас есть. И немалые. Принимать хлеб будем здесь с восьми утра. Вопросы будут?
— Будут, гражданин начальник, — выкрикнул из толпы Васька Шмаков, рябой молодой мужик, недавно отделившийся от кулака-отца — По фунту с нищей души, али более товарищи большевики запрашивают?
Комиссар не удостоил Ваську ответом. Тот почувствовал, что его шуточка нисколько не задела продотрядовцев, не вызвала ни одобрения, ни даже улыбок сельчан, зло прошипел:
— Привезем, ждите…
И все же, вопреки предсказаниям Васьки Шмакова, хлеб привозили. Но что это был за хлеб? Кто мешок привезет, кто два. Бедняцкий горький хлеб, но сдаваемый, — это чувствовал комиссар, — от чистого сердца.
Кулаки же, а их в селе было много, решили сгноить зерно, но не сдать ни фунта.
— Будем хлеб искать, — сказал комиссар. — Конфисковать, соблюдая революционную законность.
Начали обходить дворы побогаче. У комиссара был список, у кого из сельчан сколько имеется земли и, значит, по нему можно судить о зажиточности. Но обыск в первом же богатом доме не дал желаемых результатов. Хозяин еще накануне ночью спрятал зерно в ближайшем, заросшем вереском овраге.
— Значит, излишков хлеба нет? — спросил комиссар кулака.
— Видит бог.
Подошли к следующему пятистенку. В нем тоже излишков не оказалось. Уже хотели следовать дальше, как один из продотрядовцев, только что вернувшись с улицы, что-то на ухо шепнул комиссару.
— Хорошо, — кивнул комиссар. — Проверьте.
Несколько бойцов, прихватив в сенцах хозяйскую лопату, направились на задворки. Там они и обнаружили около пятидесяти мешков ржи и ячменя, зарытых в землю.
— Видит бог, хлеб есть, — озорно подмигнул комиссар трясущемуся от бессильной злобы хозяину.
— Безбожники! Антихристы! — кричал кулак, видя, как грузят мешки с зерном на подводы.
— Ты, дядя, потише, — пригрозил ему один из бойцов. — Люди с голоду пухнут, а ты хлеб зарыл.
Следующим был дом одноглазого Ефима Гурнова. В нем продотрядовцы почему-то задержались недолго, а сразу направились на задворки дома Клима Ознобишина. «Все, теперь я пропал, — упало сердце Клима. — Арестуют, а семья умрет с голоду». Но все-таки Клим, помедлив, решил выйти к продотрядовцам. Чему быть, того не миновать. На задворках он увидел улыбающихся бойцов, разрытую яму, а в ней два захороненных им, Ознобишиным, мешка зерна.
— И это у тебя… все? — спросил комиссар.
— Все, — опустил голову Клим.
— Зачем же прятал?
Клим молчал.
— Н-да, — помрачнел комиссар. — Детей много?
— Хватает.
— Так ведь этого добра на еду до весны не хватит, — показал на мешки комиссар.
Клим кивнул.
— А сеять что весной будешь?
Ознобишин развел руками.
— Пошли, товарищи, — сказал комиссар бойцам.
«А ведь это соседушка на меня показал, чтоб отвести удар от себя, — догадался Клим. — Вот почему они в его дому долго не задерживались». Что-то непонятное творилось вокруг Ознобишина. Эти страшные большевики оказались вовсе не такими, как о них рассказывают. Ефим-то, Ефимушка-то…
Сбор зерна в селе продолжался. Кулацкий хлеб продотрядовцы находили в земле, в навозных кучах, банях, в лесу, у бедняков, которых богатеи уговаривали похранить на время…
Два дня отряд работал в богатом селе. Наконец, обоз тронулся вдоль посада. На головной подводе — красный флаг. Поравнявшись с избой Клима Ознобишина, обоз остановился. Клим испуганно отшатнулся от окна.
— Эй, хозяин, выходи, — услышал он стук в окно.
— В чем дело?
— Получай, — продотрядовцы свалили с одной из подвод к крыльцу дома Ознобишиных три мешка зерна. — Это тебе на посев. Советская власть вовсе не заинтересована в том, чтобы бедняк век голодал. Вырастет урожай, авось отдашь.
Обоз по пути следования останавливался еще несколько раз. И все у бедняцких хозяйств. Клим недоумевал: «У богатых берут, бедным дают… Может, это и есть та самая советская власть, которой богатеи пугают крестьян?»
ОПЕРАЦИЯ «КАЗАРМА»
На уставший город опустилась морозная ночь. Улицы тихи и пустынны. В окнах обывательских домишек не видно привычных робких огоньков. Казалось, ничто не предвещает беды. Но военком Батенин знал, что тишина эта обманчива, что завтра утром готовится удар по власти рабочих и крестьян в губернском центре.
— Н-нда, — крутнул тонкий ус военком. — Не было печали… Что вы скажете?
Те двое, к кому он обратился, сидели рядом. Один из них, красногвардеец Смирнов, был отчаянно храбр, но не всегда его храбрость сочеталась с трезвым расчетом. Второй, старый большевик Шаршавин, член губкома, имел опыт подпольной борьбы с царизмом. Участник двух революций, он на самые сложные и запутанные вопросы умел находить простые и верные ответы.
— Солдат запугали офицеры, — ответил Смирнов.
— Это верно, — подтвердил Шаршавин, — но во всем виноваты мы, большевики. Надо учиться работать с солдатами и тогда они пойдут за нами. А то поговорили в батальоне, помитинговали и разошлись. Белогвардейская агитация оказалась сильнее революционной.
— Оба правы, — подытожил военком. — Одним словом, по этому вопросу нас вызывают в губком. По дороге думайте, как будем действовать.
В губкоме их сразу же пригласили к председателю, который сказал:
— Проходите, садитесь и сразу приступим к делу. Зачем приглашены, наверное, догадываетесь.
— Так точно, — по-военному ответил за всех Батенин.
— По достоверным данным, батальон, спровоцированный офицерами на восстание, должен выступить против Советской власти завтра. И первым его шагом будет захват патронных складов. Батальон необходимо разоружить сегодня ночью. Желательно без лишнего шума. Эта операция возлагается на вас.
Предгубкома говорил спокойно и уверенно. «Как будто речь ведет о том, чтобы сбегать в огород, надергать луку», — подумал Смирнов.
— Задача ясна?
— Ясна.
— Ваши соображения?
Сначала планами разоружения батальона поделился военком, потом Шаршавин, затем слово вставил Смирнов:
— Забросать гранатками, — предложил он.
— Не слишком ли круто? — улыбнулся предгубкома. — Там ведь такие же люди, как и мы с вами. Исключая, разумеется, злостных врагов Советской власти. Притом надо без шума. Ваш план, товарищ Батенин, наиболее подходящ. Только в него надо внести кое-какие элементы из плана товарища Шаршавина. Ну, а если дело дойдет до гранат, — председатель взглянул
