Список можно было редактировать: включать в него новые Штуки или исключать старые; места в рейтинге тоже менялись. Но если бы Список хоть раз записали (чего не произошло), то он обрел бы следующий вид:
1. Гигантские волны.
2. Риф-брейки.[1]
3. Волны, заворачивающиеся в туннели.
4. Девушки, которые сидят на пляже и наблюдают, как ты седлаешь гигантские волны, риф-брейки и волны, заворачивающиеся в туннели. (Как говорит Санни, «девчонки смотрят — женщины катаются».)
5. Халява.
6. Лонгборды.[2]
7. Все что угодно производства фирмы О'Нила.
8. Все девушки из команд по сплаву на аутригер-каноэ.[3]
9. Рыбные тако.[4]
10. Карнавал Марди Гра.
— Предлагаю, — произнес Бун, обращаясь ко всей компании, — передвинуть рыбные тако и поставить их перед девушками на каноэ.
— С девятого на восьмое место? — спросил Джонни Банзай, и его широкое, обычно серьезное лицо, осветила улыбка. Конечно, на самом деле Джонни Банзая звали вовсе не Банзай, а Кодани. Но если ты американец японского происхождения и всерьез занимаешься сёрфингом, мечтая быть лучше всех и напрягаясь изо всех сил, то быстро станешь либо «Камикадзе», либо «Банзаем». Но так как Бун и Бог Любви Дэйв решили, что Джонни слишком разумен для суицида, то нарекли его Банзаем.
В свободное от банзайства время Джонни работал детективом в отделе по расследованию убийств полиции Сан-Диего, и Бун знал, что он рад любой возможности поспорить о чем-нибудь не очень мрачном и жестоком. Так что он сразу же включился в разговор.
— Просто поменять местами? — уточнил Джонни. — На каком основании?
— На основании долгих размышлений и взвешивания всех «за» и «против», — ответствовал Бун.
Шестипалый пришел в ужас. Молодой сёрфер смотрел на Буна взглядом оскорбленной добродетели. Он качал головой, с его мокрой эспаньолки на черный гидрокостюм срывались капли воды, а светло-каштановые дреды мотались из стороны в сторону.
— Бун, — в шоке пробормотал он. — Это же девушки с каноэ!
Шестипалый обожал девушек из женских команд по плаванию на каноэ. Как только их весла появлялись на горизонте, он усаживался на свою доску и смотрел, смотрел, смотрел.
— Слушай, — попытался объяснить Бун, — большинство этих девиц играет за другую команду.
— Какую еще команду? — не понял Шестипалый.
— Он так молод, — как всегда точно заметил Джонни.
Шестипалый был на дюжину лет моложе всех остальных членов команды конвоиров зари. Но за то, что он был прирожденным сёрфером и чем-то вроде мальчика на побегушках при Буне, к нему относились благосклонно; кроме того, Шестипалый обеспечивал им скидки в магазинчике сёрферских принадлежностей, где работал.
— Так за какую другую команду? — нетерпеливо повторил свой вопрос Шестипалый.
Санни Дэй перегнулась через свою доску и зашептала ему на ухо.
Внешность Санни Дэй полностью соответствовала ее имени.[5]Длинные светлые волосы сияли, словно солнце. От природы сильная, высокая и длинноногая, Санни была той самой идеальной калифорнийской девушкой, о которой мечтал Брайан Уилсон в своей песне.[6]
Правда, девушки из песни обычно валялись на песочке, а Санни предпочитала кататься на доске. Она была лучшим сёрфером среди конвоиров, даже лучше Буна. Приближающиеся волны могли превратить ее из обычной официантки в профессионального сёрфера — всего один снимок Санни, балансирующей на огромной волне, и ее с руками бы отхватили крупнейшие фирмы по производству одежды для сёрфинга. Ну а после этого ее было бы не остановить. А пока она взяла на себя сложную задачу: объяснить Шестипалому, что большинство девушек из женских команд по каноэ в личной жизни предпочитают тоже девушек.
Услышав это, Шестипалый издал отчаянный стон.
— Ну вот, ты разрушила мальчику мечту, — заметил Бун.
— Вовсе не обязательно, — с сальной улыбочкой отвечал Бог Любви Дэйв.
— Даже не начинай, — передернувшись от отвращения, попросила Санни.
— Разве я виноват, что женщины меня любят? — не унимался Дэйв.
Конечно, он был не виноват. У Дэйва были такие лицо и фигура, что в Древней Греции из-за него вполне мог бы случиться серьезный дефицит мрамора. Но главной причиной того, что у Дэйва было все в порядке с сексом, служила не столько его внешность, сколько уверенность в себе. Он никогда не сомневался, что уж ему-то точно обломится. Кроме того, его работа обеспечивала бесперебойный приток туристок, приезжающих в Сан-Диего позагорать. Дэйв был спасателем на пляже, где он, кстати сказать, и получил свою кличку. Как-то раз Джонни Банзай, решая кроссворд в «Нью-Йорк Таймс», заявил ему:
— Ты не спасатель, ты губитель женских сердец. Прямо Бог Любви!
И с этим согласились все конвоиры. Еще бы, они же каждый день видели, как Бог Любви Дэйв забирается на свою вышку, и знали, что он сотнями глотает таблетки витамина Е, призванного восполнить нехватку сил, потраченных предыдущей ночью, и подготовить его к ночи грядущей.
— Мне дали бинокль, — восторженно делился он с Буном. — Ясно ведь, что я буду смотреть в него на полуголых дамочек. А еще говорят, что Бога нет.
Если и существовал на свете представитель рода гомо сапиенс, которому удалось бы уговорить девицу (а то и нескольких) из женской команды по каноэ принять участие в ночных экспериментах по изучению бисексуальности, то это точно был Дэйв. И, если судить по его самодовольной ухмылке, именно так и произошло.
Но Шестипалого такое решение никак не устраивало:
— Я все понимаю, но менять их на тако с рыбой?
— Все зависит от вида рыбы в тако, — веско обронил Прибой, он же Джосайя Памавату. Веско — в буквальном смысле слова — он не только говорил, но и вообще существовал: стоило самоанцу встать на весы, стрелка ускакивала за пределы трех с половиной сотен фунтов. Отсюда же пошло и его прозвище — когда он заходил в воду, океан почтительно расступался и вместо прибоя на пляже оставался только Джосайя. Так что к мнению Прибоя о еде все прислушивались — в этом деле он разбирался как никто другой. Вся команда знала, что такие, как он, великаны из островных американцев наперечет знают все виды рыб, плавающих в океане.
