Но были еще и Чужие.
Были нэйкельцы и джаго — доминировавшие в прошлом, они не могли простить землянам потери лидерства и оставались достаточно сильными, чтобы временами щупать нас на прочность.
Были поразительно внешне похожие на нас, землян, сторки — жестокие, надменные, таящие на нас злобу за разрушение их рабовладельческой системы и за борьбу с пиратством, которым они промышляли.
Были дайрисы — совершенно непонятные, с нечеловеческой логикой существа, не признававшие — или не понимавшие — дипломатии, недоступные в своих чувствах и побуждениях нашим лучшим ксенологам. Неясно было даже, чем мы их задели, но нападали они регулярно.
И были фоморы.
Они появились не так давно — лет десять назад. "Черт побери, это же натуральные фоморы!" — успел передать офицер с исследовательского судна «Квест» Англо-Саксонской Империи, первым вступившего в контакт с новой расой. Офицер имел в виду одноглазых существ из древних легенд Британских Островов. А название «Квест» стало для землян символом мщения. Корабль захватили, уничтожив экипаж с варварской жестокостью, развернули его в сторону наших миров на автопилоте. Так раньше, говорят, отсылали головы послов тем, с кем не может быть мира.
Война получилась короткой, хотя и тяжелой. Я плохо ее помню — мне ещё и шести не исполнилось. Фоморы упрямо прорываюсь к обитаемым планетам. Казалось, они поставили себе целью не уничтожение вражеских кораблей, а истребление как можно большего количества людей — не важно, военных или гражданских. Они высаживали десанты, не считаясь с потерями — десанты из каких-то своих то ли союзников, то ли рабов, мы даже сейчас этого точно не знали. Помню, что мама запретила смотреть репортажи с одной из отбитых после короткой оккупации планет, но я посмотрел тайком и потом долго боялся спать по ночам.
После первой короткой растерянности за оружие взялось население пограничных планет. Вражеским десантникам пришлось воевать не только с регулярными частями гарнизонов, но и с решительным и многочисленным ополчением. А самое главное — наш флот оказался лучше подготовлен к войне. Специалисты решили позже, что фоморы, наверное, уже долго не встречали хотя бы приблизительно равного по силам врага и «растренировались», так сказать.
В 192 году Г.Э. в сражении у Веги фоморы потерпели страшнее поражение. Наш адмирал, Бакланов заманил их армаду в ловушку и почти полностью уничтожил, а затем последовательно и безжалостно стер в пыль две десантные эскадры. Потом в космос бросили сеть из крейсеров и методично вылавливая спасшиеся корабли врага. Было взято множество пленных и, хотя даже командиры кораблей почти все требовали истребить их, адмирал сказал, что не позволит нарушать правила и законы войны. Фоморам дали несколько грузовиков и проводили под конвоем до границы.
Но фоморы не успокоились. Она не только заблокировали очень перспективное направление нашей экспансии, но и то и дело организовывали налеты и провокации, снюхивались с Чужими — все такое прочее. Вот и тем летом, когда я пел песни у костров в Амазонии и продирался через джунгли…
Отец уже два года командовал своим кораблем — корветом «Буря». В том году у них с мамой не совпали отпуска, и, когда я отказался от поездки, мама улетела к отцу. Говорят, на базе шутили, что женщина на корабле — к несчастью, была когда-то такая примета, ещё во времена древних парусных флотов.
Если бы я согласился лететь, с ней — она бы не оказалась на той базе. Мне сказали, чтобы я не смел об этом думать, но мысль эта проползает сквозь блокировку, как змея.
Не оказалась бы.
Рейдер сторков напал на рудовоз одной из союзных рас. Отцовская «Буря» и еще два корвета ушли на помощь. На базе остались только полдюжины истребителей. Что они могли сделать против линкора фоморов?
База продержалась шестнадцать часов. Этого времени хватило корветам, чтобы разобраться — их просто выманили подальше. Они даже успели вернуться.
Вот только база была уже почти полностью разгерметизирована и почти вся горела.
Линкор не успел уйти просто так. Корветы бросились на него, как бросаются на огромного хищнике маленькие зверьки, отчаянно защищающие свое гнездо. Был бой. Все три корвета получили тяжелейшие повреждения. Но и те подонки на своем разбойничьем корыте еле убрались за границу.
Мой отец, капитан-лейтенант Императорского Военно-Космческого Флота Вячеслав Андреевич Муромцев, пал смертью храбрых на боевом посту. Ракета попала прямо в боевую рубку. Там ничего не осталось. И никого.
Маму не нашли. Уцелевшие рассказали, что она была в скафандре, но отдала его раненому стажеру-кадету — у того скафандр распороло в нескольких местах — а себе взяла простую кислородную маску для внутренних работ по кораблю и комбинезон.
Что такое маска и комбинезон, когда со скрежетом лопается борт, визжит рвущийся наружу воздух, и внутрь вваливается абсолютный нуль с искрами звезд? Что такое маска и комбинезон, когда, хлюпая, текут расплавленные адским жаром переборки? Что такое маска и комбинезон, когда почти в упор, как в планетарном бою, избивают борта станции импульсаторы фоморов?
Тот кадет — на четыре-пять лет старше меня тогдашнего — прилетел ко мне сам и все рассказал.
Помню, как я прошёл мимо него. Вышел в коридор. А там было никак.
Первый раз в жизни я потерял сознание.
Это было три года назад.
2
Поставив пятки на край скамьи и обхватив колени руками, я сидел на самой окраине Парка Памяти, недалеко от берега Байкала.
Огромное багровое солнце вставала над озером, над отрогами Приморского хребта. Ровный сильный ветер — знаменитый баргузин, — казалось, раздувает солнце, как уголь, чтобы оно поскорей засияло вовсю, чтобы поскорей настал настоящий день…
…Вот так я остался сиротой.
Конечно, я не один такой был в нашем лицее. Почти у четверти не было отцов, человек у десяти матерей, а двое иди трое, как говорится, вообще круглые сироты. Да и «сирота» в наши дни — это не то, что в древние, времена. Ясно было, что меня не бросят ни лицей (а значит, — сам Его Величество!), ни Флот, да и вообще… Тут же начались телевизиты сперва нашей родни, потом — полузнакомых и вовсе незнакомых людей, которые предлагали опеку, помощь, просто сочувствовали. Пашка с Океаниды прорвался и сообщил, что его родители готовы оформить опекунство, он уговорил… Ребята — и одноклассники, и из других классов — подходили с чем-то похожим — я, если честно, толком не помню, кто… Конечно, опекунство оформил лицей и для меня в жизни, казалось, ничего не изменилось… кроме одного.
С тех пор после 25 июня мне некуда стадо собираться. И не к кому.
Понимаете? Нет?
Хорошо, что нет.
Сперва я хотел покончить, с собой. Такое право есть у любого человека. Если вдруг почему-то он понимает, что жить больше не имеет смысла — его никто не осудит. Это бывает. Редко, но бывает… Но в школе меня научили разбираться в себе и анализировать свои поступки и их причины. Я понял, что это просто растерянная тоска — и остался жить.
