взволновало не только художников. Писатели, артисты, работники культуры встречались в организованных совхозах, имевших пока только названия.
ХОЗЯЙКА ГОРЮЧЕГО.
СЕВ НА ЦЕЛИНЕ.
С РАБОТЫ.
ЖАРКО.
ПРОХЛАДНАЯ ВОДИЦА.
Тракторы и вагончики на лыжах. Дымок из труб. А кругом чистый, белый снег и тишина. Тишина не всегда. Степной ветер, весенние метели и шум моторов машин нарушают тишину.
Палатки большие и маленькие, походные кухни, бочки с водой и песнь жаворонка в небе. Небо и земля. Много неба и ковыльная без конца и края степь.
Первая весна. Была она трудной. Многие парни и девчата приехали из городов, не имея представления о сельском хозяйстве. Но их, молодых, трудности не пугали. На полях, на строительстве, на прокладке новых дорог в степи они работали, не жалея сил, с комсомольским горячим задором.
…Гудит степь. Светлячки автомобильных фар в ночи, звезды в небе — все слилось. И красиво, и фантастично.
ОБЕД.
ВЕСОВАЯ.
СТЕПНЫЕ КОРАБЛИ.
МАЛЯРЫ.
ПОВАРИХИ.
Пейзаж неузнаваемо изменился. Нет серебристого ковыля. Пашня, синеющая и мерцающая у далекого горизонта, необъятна и могуча, как море.
Еще пейзаж. Новый. Дорога уходит в бескрайнюю сиреневатость позднего вечера. Там, вдали, она, как дерево, ветвится, и всюду опять светлячки фар. Это машины. Это идет хлеб, первый целинный хлеб.
Дороги. Многое происходит на них. В зимнюю вьюгу, весеннюю распутицу, осенние дожди и гололеды дороги являются как бы свидетелями героического труда людей целины, — людей, о которых хочется складывать песни.
От множества поездок на целину в разные времена года голова полна впечатлений. О них я, как мог, рассказал в нескольких сериях рисунков, экспонировавшихся на Всесоюзных и республиканских художественных выставках в Москве.
НОВЫЕ ДОРОГИ.
УЧЕТЧИЦА.
МЕХАНИЧЕСКАЯ МАСТЕРСКАЯ.
ОБЕД НА ПОЛЕВОМ СТАНЕ.
СВЕЖАЯ ГАЗЕТА.
Б. Бурлак
ВЫСОКАЯ СТЕПЬ
В течение этих десяти лет мне довелось много раз бывать на целине. Но так случилось, что книгу я не написал: наверное, потому, что события в оренбургских степях развивались очень быстро, и я едва поспевал за ними со своими очерками.
Для меня поездки на целину были совершенно необходимы, чтобы лучше понять своих, героев. Именно на целине ярче всего проступали душевные свойства молодых наших современников, именно целина являлась наиболее верным эталоном подвижничества.
По-разному сложились судьбы людей, о которых я писал в эти годы. Но журналист тем уже должен быть доволен, что и его, пусть иногда наспех сказанное, слово сослужило добрую службу человеку.
Вот несколько отрывков из недавней газетной летописи, в которой я всегда старался принимать посильное участие.
Год 1954-й
Полевой стан опахан со всех сторон — это последний во всей округе квадратик целины. Мы с Вилисом Рутковским, бригадиром первой бригады, лежим в густом, еще зеленом ковыле и молча наблюдаем, как тракторы, один за другим, уходят к скалистому берегу Урала. Семь часов утра. Машины только что заправлены, и дневная смена повела их на дальние загоны.
— А в Риге, наверно, еще не рассветало, — задумчиво произносит Вилис, вглядываясь в сторону Урала.
Да, в Риге сейчас тихо-тихо. Город спит, море спит. Лишь рыбаки, быть может, уже поднялись — рыбаки всегда встают первыми. Но пока они погрузят на лодки снасти, позавтракают перед выходом на лов, заведут моторы, словом, пока подготовятся к очередному рейсу, трактористы Вилиса Рутковского, достигнув берега степной реки, сделают полный круг, хотя длина загонов измеряется здесь километрами.
В степном небе кружат беркуты. Они парят над поднятой целиной с утра до вечера, высматривая добычу в свежей борозде. Беркуты не боятся водителей машин. Когда трактор близко подходит к отдыхающей птице, она нехотя расправляет крылья и взмывает ввысь. Заметив какого-нибудь грызуна, степной орел камнем падает на землю, «пикирует», как сказал один прицепщик, и вновь поднимается над трактором. Так они весь день «прикрывают» тракторную бригаду с воздуха.
Но вот исчезли из виду и птицы, и машины — только тучки пыли висят над пологой балкой. Солнце высветило гранитные утесы правого берега реки — там начинается Европа, а здесь кончается Азия. Но Урал разделяет не только две части света, он, можно сказать, граница двух эпох: за рекой расположен старейший в стране совхоз — «Зилаирский», а тут самый молодой совхоз — «Таналыкский». Мне приходилось бывать в этих местах осенью 1929 года, четверть века назад. Вилис просит рассказать о том времени.
…Он слушал меня молча, стараясь не прервать рассказ нечаянным вопросом. Он вырос в Латвии, в курземском городке Бауске. Работать начал рано — в Межотненской МТС. У него красивое, выразительное лицо; походка молодцеватая, небрежная; он сдержан, скуп на слова, нетороплив в разговоре и вечно чем-нибудь озабочен.
Теперь его очередь. Теперь я слушаю его, вглядываясь туда, где громоздятся гранитные утесы над степной рекой. Да, Урал разделяет не только две части света, но и наши с ним две молодости. Когда создавался Зилаирский зерносовхоз, Вилиса еще не было на свете. Зато ему довелось участвовать в организации Таналыкского совхоза, получившего свое название от пересохшей речки Таналык.
Приедете вы сюда, и вам обязательно покажут первый полевой стан в степи. Вообще-то ничего особенного: ковыльная балочка с крутыми скатами; земляная плотинка, преграждающая путь светлому холодному ручью; закуток для походной кухни, сбитый из досок и покрытый толем; зеленые пятачки молодой травы — знаки давно потухших и развеянных костров; отпечатки гусениц на склоне — вот и все. Но здесь была стоянка тракторной бригады, отсюда начиналось наступление на целину.
Второго мая, в 2 часа 30 минут дня по оренбургскому времени, три машины вышли на первый загон, проложили первые борозды. Никаких ориентиров, глазу зацепиться не за что, только далеко впереди стоит бригадир и чуть видно, как машет
