собой в День Чёрного Солнца, а минуло с того дня уже три столетия.
Крупная хищная птица, что сидела на его плече, привлекла к себе внимание, щёлкнув острым клювом. Она вертела головой, поворачивая жёлтый глаз то к одному, то к другому человеку в комнате, и оттого казалось, она пристально следит за каждым их движением.
— Вы хотели меня видеть? — вежливо и даже скромно обратился Скиталец к епархию, окинув беглым взглядом оцепеневшего от его вида Матвея.
— Да, Морен, проходи. — Епархий указал на свободный стул, который его предыдущий гость так и не занял. — Ты как раз вовремя. Для тебя есть работа.
— И я готов заплатить много, — пробурчал Матвей, вжимая голову в плечи и с опаской поглядывая на того, кого требовал к себе ещё совсем недавно.
Морен закрыл за собой дверь и занял отведённое ему место. Двигался он тихо, ступал мягко, так что не было слышно и шороха от его шагов, что казалось почти невозможным при таком количестве железа на одежде. Матвей же с опаской поглядывал на птицу. Крупная, больше петуха, с рябым коричнево-чёрным оперением, она сжимала плечо хозяина мощными когтями, и казалось чудом, что эти самые когти не разрезают кожу плаща и человеческую плоть под ней.
— Что это за птица? — хмуро спросил наместник, не считая нужным церемониться.
— Здесь такие не водятся, — вкрадчиво ответил Скиталец и перевёл взгляд на епархия: — Что от меня нужно?
— В нашем уезде пропадают дети, — начал было свещенник, но Матвей перебил его:
— Не во всём уезде, а конкретно в Яжской волости. В уезде как раз-таки всё в порядке. Но есть у нас один лес и деревня рядом с ним, вот туда и оттуда они как раз и пропадают. Раньше пропадали… — добавил он неохотно, дёрнув плечом. — Сейчас уже и в близлежащих деревнях пропадать начали.
— Детей воруют? — уточнил Морен.
Матвей покачал головой.
— Нет. Сами уходят. Или же их родители отправляют, за лучшей жизнью.
— Что вы имеете в виду?
— Поверье у них есть, у местных. Будто бы в том лесу живёт Бабушка Я́га — божество, хозяйка леса, хранительница мира мёртвых. Кого в деревни ни спроси, все о ней знают. Мол, провожает она души в мир иной и не даёт им вредить живым. — Матвей поморщился и добавил: — Деревенские байки.
— При чём же здесь дети?
— Да при том, что когда-то давно, ещё в Сумеречные лета, детей отправляли в этот лес. Считалось, что милосерднее отдать их Яге в услужение, чем позволить им с голоду помирать. Дети, естественно, не возвращались — кого волки задрали, кого нечисть, а кто просто заблудился. Если зима была, так их смерть на холоде ждала, оно и понятно. Но что отцу да матери оставалось? У них ещё семеро таких по лавкам, а так на один рот меньше кормить. Считалось, что таких несчастных Яга приглашала к себе, сажала за стол, кормила досыта… а потом отправляла дальше, в загробный мир. Вот такими сказками родители себя утешали.
Я в Ягу даже маленький не шибко-то верил, да случилась одна история… Девчонка Василиса, из тамошних, деревенских, ушла в лес и заблудилась. Родители её уж и похоронили, а она, глянь, из лесу выходит! Живая, здоровая, в мехах и в золоте. Должно быть, в лесу какой-нить всадник околел, да она его пожитки прибрала, но всем сказала, что её Бабушка Яга одарила. За чистое сердце! — с издёвкой протянул Матвей и поморщился. — Вот с тех пор некоторые верят, что если ребёнка — доброго сердцем — отправить в лес, то он не только живым вернётся, да ещё и с дарами. Обеспечит себе и родителям безбедную жизнь. Надо ли говорить, как много их возвращается? Кто поумней, глядя на соседей, потерявших так дитё, своих в лес не пускает. Но бывает, дети и сами уходят. Наслушаются сказок и идут в лес, чтоб себя проверить, да и другим доказать, что они, мол, достойны!
— Как ваш сын, верно?
Лицо Матвея исказила мука. Плечи его обмякли, тело словно лишилось опоры. От грозного вида, что он напускал на себя, не осталось и следа.
— Откуда вы знаете? — спросил он у Скитальца.
— Как я понял, дети пропадают уже много лет, но лишь сейчас вы обратились в Церковь и ко мне. Чего же вы ждали?
— Я же ясно сказал, — процедил наместник сквозь зубы. — Я в эти сказки не верю. Всё это совпадения, чушь!
— Будь это так, вы не рассказали бы мне о Яге, а попросили бы прочесать лес. Но вы знаете, в нём что-то есть: кто-то или что-то, кто подпитывает эти предания, раз они до сих пор не канули в летá. И своим бездействием вы тому поспособствовали.
Глаза Морена горели укором. Птица подняла крылья и произнесла голосом Матвея, повторяя один в один его интонацию:
— С Вадюшей что-то случится!
Наместник побледнел, отпрянул, точно от пощёчины, но затем лицо его побагровело. Поджав губы, он проревел дрожащим от гнева голосом:
— Я к местным со своим уставом не лезу! И вам не советую. Дед мой ещё сопляком был, когда ему бабки сказки про Ягу рассказывали. Им до вашей веры нет никакого дела!
Матвей сплюнул себе под ноги, поставив смачную точку. Этого епархий уже не стерпел:
— Попрошу заметить, что это и ваша вера тоже!
— Прошу прощения, — выдавил из себя Матвей и вновь обернулся к Скитальцу. — Что же вы теперь, заявитесь к ним в село и начнёте петь о покаянии, Едином Боге и наказании за грехи?! Думаете, Единый Бог вернёт моего Вадюшу?!
— Я не верю в богов, — спокойно ответил Морен. — Их придумывают люди. Так что, скорее всего, в ваших краях живёт про́клятый, которого местные принимают за божество. Этого проклятого я и должен найти.
— Бабушку Ягу-то? — Матвей выглядел разочарованным. — Лучше найдите моего сына.
— Я не занимаюсь поиском людей, я убиваю проклятых. Но если ваш сын ещё жив и ушёл к Яге… Я его найду.
Их разговор состоялся в полдень, и уже на исходе дня Морен прибыл в Закутьи — поселение на окраине Последнего леса, того самого, о котором говорил Матвей. Ряды тёмных сосен и величественных дубов тянулись до самого горизонта, не оставляя сомнений, что их не обойти и за месяц, не то что за неделю. Обычно на окраине таких лесов размещалось до десятка, а то и сотни поселений, но Матвей заверил его: Закутьи — единственная деревня у Последнего леса, ведь потому его и прозвали так, что за ним не было уже
