уже закончилась.
И что все проиграли.
Эта идея легла в основу практически всех моих тогдашних художественных произведений.
Шел 1976-й год.
Давайте вернемся туда.
Диско и панк, кантри-музыка и умерший вскоре Элвис.
Донна Саммер еще не нашла свой путь к Иисусу. Она все еще "плохая девочка, грустная девочка" и королева диско. Сид Вишес из Sex Pistols все еще икона панк-рока. Англичане снова вторглись в чарты, и Ramones и "крестная мама панк-рока" Патти Смит открыли ответный огонь. Шах все еще на иранском троне. Проповедник Джим Джонс в солнцезащитных очках и тропической рубашке через несколько месяцев погубит 900 человек, заставляя их пить отравленный растворимый напиток "Кул-Эйд"[2].
Местные секс-клубы в городе Мамаронек призывают манхэттенских знаменитостей и молодоженов обмениваться партнерами. Бары с голыми сиськами. Голые танцы. Отражающие глобусы и полиэстеровые костюмы-тройки. Все нюхают кокс и легально продающиеся попперсы. Выпивка в клубах по-прежнему стоит три-четыре доллара. Два часа езды на поезде и пароме из Нью-Йорка до Файр-Айленда — и все еще можно перепихнуться практически с кем угодно, не боясь заразиться СПИДом.
Все это изменилось неизбежно и навсегда.
Ник был прав. Сексуальная революция закончилась, и все мы проиграли.
А пока мы играли в нее.
В шестидесятые годы это была свободная любовь.
Сопутствующей мелодией свободной любви были дурь и ЛСД, мескалин и галлюциногенные грибы.
В семидесятые это была ебля.
Затем мелодия сменилась на кокс и морфин, метаквалон и амфетамин.
И везде ряды бутылок.
Упадок беззаботного секса начался задолго до того, как СПИД поднял свою жалкую голову и начал фактически уничтожать его участников. Конечно, так оно и было, и многие из нас в глубине души знали это уже тогда. Обвинять СПИД во всем, что за ним последовало, — это ревизионистский бред. Секс уже пришел в упадок, друзья. Всего за несколько лет он превратился из таинства в послужной список. СПИД лишь окончательно закупорил джинна в бутылке.
И все же у этого периода были свои прелести.
Все по-настоящему упадочные периоды, похоже, таковы. Если вы едете в ад на ручной тележке, значит, вас кто-то везет. Это значит, что вам не нужно прилагать особых усилий. Можно плыть и плыть.
Что мы и делали.
Но у него была и темная сторона.
Она проявлялась в потерявших сознание девушках на танцплощадке. Вы видели ее, когда спешили в сортир, чтобы понюхать еще одну порцию кокса, которую обычно могли себе позволить.
Там было темно. И я создал своего собственного Темного Героя, чтобы поселить его там.
В десятилетие, когда в изобилии проводились фотоконкурсы обнаженных девиц под названием "Девушка по соседству", когда книги, мужские журналы, женские журналы и даже некоторые серьезные журналы обещали вам звезды в сексуальном плане — если этот старый жирный ублюдок Эл Голдстайн смог получить столько секса, то и я cмогу — воспевая секс ради развлечения, секс без предварительного знакомства, давая вам инструкции, как провести зажигательную вечеринку или сделать идеальный отсос, я вытащил из своей извращенной психики парня, который добивался успеха, но почти никогда не добивался успеха, и то, и другое одновременно.
По фамилии Струп. Без имени, просто Струп.
Это была еще одна игра слов. Струп — это Пруст, в фонетически исковерканном виде. Возможно, самого чувствительного писателя в истории я превратил в ничтожество с почти свинцовой чувствительностью. Жребий Струпа состоял в том, что он практически никого не понимал, ни себя, ни, тем более, женщин, но при этом упорно добивался и женщин, и собственного удовлетворения.
Не имея ни малейшего представления о том, что на самом деле может принести ему то и другое.
Выпивоха. Неудачник. Гомофоб. Весьма сомнительный друг и ненадежный любовник. Ужасный женоненавистник и по большей части этим гордится.
Таков мой парень.
В барах в те времена его можно было встретить на каждом шагу.
Истинным поэтом такого рода вещей был Чарльз Буковски, и я признаюсь, что бесстыдно подражаю ему. Но окружающая среда Буковски — это, видит Бог, не мой Лос-Анджелес, не почтовые отделения, не алкогольные притоны, и вся его свирепость — тоже не моя. Струп — ничтожество из среднего класса, пытающееся выбиться в люди, пишущее рекламные тексты днем, пьянствующее по ночам, обычно живущее с женщиной, которую зовут Карла или Шила, и постоянно ей изменяющее.
Обман у него почти как кодекс чести. Всегда стремится к большему.
Все время в поиске, человек, имеющий цель в жизни.
Мудак.
Какое-то время он мне даже нравился.
Я написал семь рассказов с участием Струпа, некоторые от первого лица, некоторые от третьего, и продал шесть из них. Когда я хотел продать седьмой, редактор "Шика" Бен Песта попросил прислать рассказ не про этого придурка: "Если только Струп не гоблин, изгнание которого действительно жизненно важно для вашего психического благополучия". Прямая цитата. У меня до сих пор хранится это письмо.
Я не знаю, гоблин Струп или нет. Но, в отличие от Струпа, намек понял. Я положил рассказ на полку и перешел к другим вещам. Седьмой рассказ печатается здесь впервые, а я отсылаю вас к своим комментариям к рассказам.
В крошечной деревушке Фоделе на
