тоже. Раскрываю журнал.
Ещё раз внимательно всматриваюсь в их лица. В большинстве своём они производят приятное впечатление, и я удовлетворяюсь этим наблюдением.
— Ребят, давайте знакомиться поближе, — бодро начинаю.
— Насколько ближе?! — раздается ехидный голосок откуда-то справа, и сразу же по всем рядам прокатывается волна смеха. Я решаю не обращать внимания.
— Если я правильно понимаю, учителя русского языка и литературы у вас не было чуть больше двух месяцев, — продолжаю с энтузиазмом. Сегодня у них только литература по расписанию, — но мы обязательно восполним этот пробел знаний, чтобы вы все хорошо сдали ЕГЭ в конце учебного года. Будем осваивать материал, не спеша и с удовольствием. Сегодня у нас урок русской литературы! На изучении творчества какого писателя вы остановились, кто-нибудь помнит?
— С удовольствием и не спеша, это мы любим! — летит новый комментарий и приступ смеха. На этот раз я успеваю заметить говорящего.
Это рыжеволосый вихрастый парень тщедушного телосложения, в растянутой чёрной толстовке с черепами и потертых джинсах. Одет он подчеркнуто небрежно. Хихикает практически без пауз, и даже отсюда видно, что зубы у него не в порядке, что, впрочем, для детдомовца неудивительно.
Я стараюсь напустить на себя строгий вид и не тороплюсь отвечать ему.
— Ребята, к вам лучше обращаться на ты или на вы? — решаю побыть толерантной. И хочу поговорить с ним прямо сейчас, при всех. Осадить мягко, но решительно. У меня ведь уже не будет второго шанса произвести на этот класс правильное первое впечатление.
— На вы и ваша светлость, пожалуйста, — скабрезно хихикает рыжий, вызывая уже ничем не прикрытый, дружный гогот одноклассников. Я чувствую себя крайне неуютно, понимая, что контроль над ситуацией почти потерян.
А впрочем, был ли он вообще, этот контроль?! Что, если я так и «забуксую» в общении с ними на первом же уроке? На всех лицах, даже самых равнодушных минутой ранее, сейчас читаются только злорадство и тупость. Мне становится страшно.
— Тяпа, закройся уже, — слышится тихий приказ откуда-то с задней парты в среднем ряду. Силюсь разглядеть, кто там, и вижу серьезного сероглазого парнишку, который сидит один.
В общем, обычный такой парнишка, но он здорово помог мне. Рыжий замолкает, класс штормит шепотком ещё какое-то время и, наконец, воцаряется что-то вроде некоего затишья.
Я веду урок дальше, изо всех сил стараясь, чтобы это было интересно. Прямо-таки излучаю дружелюбие. Но, к сожалению, многие ученики откровенно игнорируют меня, глядя в окно. Кажется, внимательно слушают только девочки да тот сероглазый.
Когда звенит звонок, оповещающий об окончании урока, я вздыхаю с облегчением. Все выходят, собрав тетрадки с ручками в какие-то похожие казённые портфели.
Никто из них не говорит мне «спасибо» или «до свидания», но я этого и не жду. Провожаю взглядом нестройную вереницу шумных, галдящих подростков. В глубине души я чисто по-человечески сочувствую им. Понимаю, что моя цель здесь — дать детдомовцам знания не для галочки, а настоящие, лучше даже углубленные. Но сделать это без привычного в этих стенах принуждения! Что ни говори, а задача «со звездочкой».
Сероглазый поднимается в числе последних, когда уже почти все ученики оказываются за дверью. Помня о его услуге, я коротко, но ласково улыбаюсь ему. Затем снова утыкаюсь в классный журнал, заполняя нужные поля. В целом, я считаю, что сегодняшний урок прошёл неплохо.
Но тут начинает происходить что-то непонятное. Краем глаза замечаю, что класс уже полностью опустел, а сероглазый подошёл к моему столу вплотную. С удивлением, я поднимаю на него взгляд, отрываясь от бумаг.
Парнище рослый и, в отличие от одноклассников, широкоплечий, немного нескладный. Он без приглашения присаживается за первую парту напротив меня.
— Тош, ты мне очень нравишься! — говорит запросто. Смотрит серьезно. От такого нахальства я замираю. Может, олигофрен? Дар речи пропадает куда-то. Я присматриваюсь повнимательнее, но никаких физических признаков отклонений или болезни в нем не вижу. Неужели просто хам?!
Так и сидим, уставившись в глаза друг другу. «Тоша» в устах этого мальчика звучит без издевки или прикола, а даже как-то нежно и странно одновременно.
— Прогуляемся, как закончишь работу? — прибавляет. Я вспыхиваю.
— Меня зовут Антоновна Сергеевна! — отрезаю, возмущённая до крайности. На эмоциях, я даже встаю со своего места, потому что уже не выдерживаю этот его чересчур пристальный взгляд. Однако потом сажусь снова, устыдившись своей несдержанности. Мальчик молчит, но не уходит, продолжая изучать меня.
Заметив, что он не агрессивен, немного успокаиваюсь. В конце концов, ребёнок не должен видеть, что так меня задевает своим поведением! Я старше и мудрее, напоминаю я себе.
— Как тебя зовут? — спрашиваю, — извини, пожалуйста, я ещё не всех вас успела запомнить по именам.
Он расплывается в искренней улыбке. И тянет мне руку для рукопожатия, совершенно не смущаясь.
— Зима! — представляется. Я с опаской смотрю на протянутую ко мне руку, как на ядовитую змею. Стоит ли пожимать ее в ответ?
— Вообще, Данил Зимин, — поясняет низковатым, как для мальчика, баском. Не опускает руку, и мне это очень не нравится. Он как будто не понимает, с кем и о чем говорит сейчас!
— Зима это прозвище, — продолжает.
— Ясно, — стыдно признаться, но мальчик «додавливает» меня психологически, и я пожимаю ему руку. Его тёплая, чуть шероховатая ладонь на секунду встречается с моей. ЧуднО!
Он, кажется, замечает смятение, если не ужас на моем лице. Насмешливо хмыкает:
— Да вы не волнуйтесь так, мы все здесь чистые и здоровые. Ну, почти. Я так точно!
— Да ты что, — ахаю, — я вообще-то… эмм… совсем не это имела в виду!
— А я тоже ничего такого, — он снова улыбается, и невольно приковывает к себе внимание. Лицо у него широкое, скуластое и открытое. Серые миндалевидные глаза как будто искрятся смешинками. Улыбка у этого Данила очень хорошая, теплая. Какая-то человеческая, что ли.
И вдруг, как обухом по голове, то неприятное воспоминание — слова биологички в учительской. Зверята!
Я мысленно изумляюсь тому, что почти подпала под обаяние дерзкого детдомовца, но можно ли ему доверять? Что, если на уме у этого Зимы какой-нибудь жестокий розыгрыш, или он и вправду такой дурачок, что решил просто подкатить ко мне?
Дальнейший разговор заходит в тупик. Я уже не верю ни капли в простоту этого мальчика, зато наглость тут налицо.
— Ну, хорошо, Данил. Иди на следующий урок, а то опоздаешь, — говорю ему спокойно, — до встречи.
Стараюсь больше не смотреть на него, совсем, с умным видом перебирая бумаги на учительском столе. Но он почему-то не уходит, и мне снова становится не по себе.
Странный парень! Чудаковатый, непредсказуемый. Внутренне
