Слепки.
Копии…
Которым никогда не стать теми прекрасными существами, которых он любил и будет любить вечно.
И которых уже никогда не вернуть…
– Нет, – сдавленным голосом произнес Джек Томпсон. – Останови это.
Механический профессор Кречетов резко замер, словно наткнулся на невидимую стенку.
– Что остановить? – прозвучало из динамика, расположенного на груди экзоскелета.
– Это, – Томпсон ткнул пальцем в сторону автоклавов. – Не нужно. Я осознать. Их уже не вернуть никогда.
– Заканчивай дурить, – негромко сказал Снайпер. – Еще несколько минут, и твои…
– Не мои, – перебил его Томпсон. – Мои умерли. И я отпустить их сейчас отсюда.
Он дотронулся до лба.
– И отсюда.
Широкая ладонь полицейского коснулась груди, отчего по его лицу непроизвольно пробежала гримаса боли – то место, откуда вылез жуткий артефакт, еще побаливало.
– Но вы понимаете, что если я сейчас отключу автоклавы, то вы больше никогда не увидите своих родных, так как принесенный вами биоматериал уже использован и его не вернуть.
Томпсон кивнул, и – что уж тут скрывать – это простое движение далось ему непросто. Как и слова, которые он буквально выдрал из своей груди:
– Я понимать. Выключайте.
Динамик на груди Кречетова издал звук, похожий на хмыканье, после чего ученый пробежался стальными пальцами по пульту управления…
Немедленно два автоклава из семи вырубились. Исчезла едва заметная вибрация мощных стеклянных капсул, пропало негромкое гудение, ядовито-зеленый свет превратился в обычную внутреннюю подсветку. И в этом мертвенно-бледном сиянии было видно, как матрицы внезапно перестали шевелиться.
Они уже успели превратиться в некое подобие человеческих тел – женщины и ребенка, которые слабо, едва заметно двигались, словно готовясь проснуться и вырваться на волю из своих коконов. Но процесс прервался, и шевеление почти сразу прекратилось. Прошло несколько секунд, и на поверхности матриц начали медленно расплываться синюшные пятна, похожие на трупные.
– Лучше на это не смотреть, – сказал профессор, обращаясь к Томпсону. – Матрицы, не завершившие полный цикл возрождения, разлагаются очень быстро. Оно тебе точно надо – разглядывать, как твоя семья превращается в лужу вонючей жижи?
Но полицейский не ответил. Он смотрел не отрываясь.
Чтобы запомнить раз и навсегда.
Их больше нет.
И не будет.
И так лучше для всех – и для них, и для него…
Снайпер тоже смотрел, но не на разлагающиеся матрицы, а на те, что лежали в своих автоклавах, окутанные зеленым туманом. Шла фаза воспоминания, как назвал ее Кречетов. Тела принимали форму, которая была запрограммирована в исходной клетке-доноре. И выглядело это странно. Слишком фантастично даже для Зоны, полной самых разнообразных чудес.
Одна из матриц раздавалась вширь и в длину, грозя раздавить автоклав изнутри стопами и головой. Это казалось вполне реальным, ибо на теле матрицы уже видны были практически сформировавшиеся части старого экзоскелета, при жизни его владельца намертво приросшие к телу.
Другая матрица, наоборот, стремительно ужималась в размерах. И не нужно было гадать, кто именно из нее получится, так как уже хорошо узнаваемы были выпирающие под белесой пленкой кокона большие уши и мордочка, странным образом одновременно похожая и на лисью, и на человеческую…
– Каждый раз не перестаю удивляться, – прогудел Кречетов. – Хотя осознаю́, что, по большому счету, атомы – это маленькие кирпичики, из которых можно построить что угодно. Главное, знать, как строить!..
В его механическом голосе слышалась нескрываемая гордость. Наверно, он говорил бы еще, если б с потолка не упала огненная капля. Упала – и разбилась возле ног Кречетова на крохотные фрагменты, продолжающие гореть.
Ученый инстинктивно сделал шаг назад и задрал кверху свой аквариум. Непонятно, чем он смотрел, так как в сосуде на его плечах глаз не наблюдалось, но среагировал быстро:
– Напалм! – визгливо, словно пилой по стеклу провели, воскликнул он. – Они залили зал сумм напалмом! Еще несколько минут, огонь просочится через потолок, и все здесь сгорит к чертям! Бегите!!!
Он ринулся к контейнеру, в который сунул половинку академика Захарова, схватил его своими лапищами, выдрал из пола и помчался куда-то в глубь зала.
– Наверно, он очень хочет жить, – задумчиво сказал Томпсон, глядя ему вслед. И произнес он это голосом человека, который искренне удивляется людям, имеющим такие странные желания…
* * *
Потолок набухал огнем. Жидкое пламя просачивалось сквозь щели перекрытий – а может, и прожигало их. Напалм бывает разным. Например, пирогели способны прожигать даже металл, достигая температуры порядка тысячи шестисот градусов…
Я смотрел, как шустро сваливает Кречетов, и понимал – в данной ситуации это единственно верное решение. Если, конечно, мы еще планируем немного пожить. С напалмом шутки плохи. Не сгоришь, так задохнешься от дыма, которого эта гадость при сгорании выделяет немерено. И самое паскудное, что я ничем не мог помочь своим друзьям.
Я раньше видел, как проходит процесс превращения мертвой матрицы в живое существо. И понимал, что до окончания трансформаций осталось минут пятнадцать. Но за это время напалм гарантированно зальет лабораторию полностью, и мы здесь просто сдохнем вместе с матрицами, которые так никогда и не станут моими друзьями, вернувшимися с того света.
– Кречетов прав, бежим отсюда, – сказал я Томпсону. И даже за рукав его дернул, чтоб он пришел в себя, оторвал наконец взгляд от автоклавов и вернулся в реальность.
– Зачем? – пожал плечами лейтенант.
– Хотя бы затем, чтоб твоя американская задница не поджарилась, так ведь у вас говорят? – раздраженно бросил я.
– Пусть жарится, – невесело усмехнулся Джек. – Мне уже все равно.
Подобное отношение к собственной жизни я всегда считал слюнтяйством. Но Томпсон не был слабовольным бесхребетником из тех, кто при виде опасности цепенеет и стонет «оставьте меня, я лучше умру». И его можно было понять. Отказаться от своей мечты, когда вот она, перед тобой, почти сбылась, – это очень тяжелое решение, которое мог принять только сильный человек.
Но и сильные порой ломаются…
И тогда им надо помочь вновь обрести себя.
Ну, я и помог, коротко, без замаха треснув лейтенанту кулаком в точку, расположенную под мочкой уха. Если в нее удачно попасть, человека вырубает на месте. Меня туда били, я знаю. Ощущение, будто выключателем щелкнули. Раз – и ты проваливаешься в кромешную темноту, из которой можно потом и не вынырнуть, если удар нанесен достаточно сильно.
Но я все правильно рассчитал, кость под кулаком не хрустнула. Но в то же время Томпсона как тараном снесло, еле успел подхватить его за навороченную камуфлу. После чего я присел, закинул себе на плечи бесчувственное тело и как можно быстрее пошел в том направлении, куда умчался Кречетов. Все-таки лучше спасти одного живого человека, чем бессмысленно умереть вместе с теми, кому, к сожалению, не суждено воскреснуть…
