кабинета, сэр.
Я последовал её указаниям. То, что я увидел, заставило меня опуститься на четвереньки, чтобы лучше рассмотреть это.
— Зачем ему понадобилось прикреплять резиновую полоску к нижней части двери? — спросил я, вставая.
Она ответила ещё одним загадочным предложением:
— Взгляните туда, пожалуйста, сэр. Вы, наверное, помните, что он спал в этом кабинете. Это была его кровать, вон там, в нише.
— Засовы! — воскликнул я. И прибавив к зрению тактильную чувствительность, несколько раз подвигал один из них взад-вперёд. — Двойные засовы на внутренней стороне двери его спальни! Причём в комнате наверху. Что за странная идея?
Миссис Малкин многозначительно покачала головой и вздохнула, словно освобождаясь от своих мыслей.
— Я могу сказать только одно, сэр: он чего-то боялся — ужасно боялся, сэр. Чего-то, что приходило ночью.
— Что это было? — спросила я.
— Я не знаю, сэр.
— Это было той ночью, когда… это случилось? — спросил я.
Она кивнула, затем, как будто пролог был окончен, как будто она достаточно подготовила мой разум, она достала что-то из-под своего фартука. Должно быть, она держала это там всё время.
— Это его дневник, сэр. Он лежал здесь, на полу. Я приберегла его для вас, пока он не попал в руки полиции.
Я открыл маленький крючок. Один из листов в конце был скомкан, и я бросил на него случайный взгляд. То, что я там прочитал, заставило меня снова захлопнуть дневник.
— Вы его читали? — спросил я.
Она откровенно посмотрела мне в глаза.
— Я заглянула в него, сэр, так же, как и вы — только заглянула, и ни за что на свете не стала бы делать этого снова!
— Я заметил здесь упоминание о плите в подвале. Что это за плита?
— Она прикрывает старый, высохший колодец, сэр.
— Не могли бы вы мне её показать?
— Вы можете найти её сами, сэр. если хотите. Я туда не пойду, — решительно заявила она.
— Ну что ж, на сегодня я узнал достаточно, — сказал я ей. — Я заберу дневник к себе в отель и прочту его.
Однако я не вернулся в свой отель. Едва заглянув в маленькую книжку, я увидел в ней нечто такое, что запало мне в душу; всего несколько слов, но они очень сблизили меня с этим странным, одиноким человеком, который был моим дядей.
Я отпустил миссис Малкин и остался один в кабинете. Это было подходящее место, чтобы прочитать дневник, который он оставил после себя.
Его личность витала в этом кабинете, словно пар. Я устроился в глубоком кресле фирмы «Моррис» и повернул его так, чтобы на него падал свет из единственного узкого окна — несомненно, тот самый свет, при котором он писал большую часть своих работ по энтомологии.
То же самое рассеянное освещение играло зловещие шутки с полчищами распятых на стенах насекомых, которые, казалось, объединились, чтобы ползти вверх извилистыми колоннами. Некоторые из них, прикреплённые к самому потолку, с трепетом взирали вниз на устремлённую к ним толпу. Весь этот дом, с его хрустящими трупиками, шелестящими при малейшем дуновении ветерка, напомнил мне о руке, которая прикалывала их, одного за другим, к стенам, потолку и мебели. Добрая рука, подумал я, хотя и эксцентричная; из тех, что не отказываются от своего единственного хобби.
Когда тихий, наблюдательный дядя Годфри ушёл, ушёл из жизни ещё один из тех энтузиастов науки, чья страсть к точной истине расширила границы человеческих знаний в каком-то одном направлении. Разве его неоспоримые заслуги не могли быть уравновешены его грехом? Разве для беспристрастного правосудия было необходимо, чтобы он умер лицом к лицу с Ужасом, сражаясь с тем, чего он больше всего боялся? Я всё ещё размышляю над этим вопросом, хотя его тело, покрытое странными синяками, уже давно обрело покой.
Записи в маленькой книжечке начинались с пятнадцатого июня. Всё, что было до этой даты, было вырвано. Там, в комнате, где это было написано, я сидел и читал дневник моего дяди Годфри.
Дело сделано. Я так дрожу, что слова с трудом выходят из-под моего пера, но я уже собрался с мыслями. Я поступил правильно. Предположим, я женился на ней? Она бы не захотела жить в этом доме. С самого начала её пожелания встали бы между мной и моей работой, и это было бы только началом.
Будучи женатым человеком, я не смог бы должным образом сосредоточиться, я не смог бы окружить себя атмосферой, необходимой для написания моей книги. Моё научное послание никогда бы не было доведено до конца. А так, хотя у меня и болит сердце, я заглушу эти воспоминания работой.
Жаль, что я не был с ней помягче, особенно когда она упала передо мной на колени сегодня вечером. Она поцеловала мне руку.
Мне не следовало так грубо отталкивать её. В частности, я мог бы подобрать более подходящие слова. Я с горечью сказал ей: «Встаньте и не тыкайтесь носом в мою руку, как собака». Она молча встала и ушла. Откуда мне было знать, что уже через час…
Я во многом виноват. И всё же, если бы после этого я избрал какой-либо другой путь, власти бы меня неправильно поняли.
Далее следовал пробел, были вырваны листы, но начиная с шестнадцатого июля все страницы были целы. Что-то случилось и с почерком. Он по-прежнему был чётким и легкочитаемым — характерный почерк моего дяди Годфри — но написание букв стало менее твёрдым. По мере того, как записи приближались к концу, это различие становилось всё более заметным.
Далее следует вся его история, или та её часть, которая когда-либо станет известна. Я позволю его словам говорить за него, не прерывая более:
Мои нервы начинают сдавать всё сильнее. Если в ближайшее время некоторые неприятности не прекратятся, я буду вынужден обратиться за медицинской помощью. Если быть более точным, то временами меня охватывает почти неконтролируемое желание спуститься в подвал и приподнять плиту над старым колодцем.
Я никогда не поддавался этому порыву, но он продолжается по несколько минут с такой интенсивностью, что мне приходится откладывать работу в сторону и буквально приковывать себя к креслу. Это безумное желание возникает только глубокой ночью, когда его тревожный эффект усиливается различными звуками, характерными для этого дома.
Например, в коридорах часто бывает сквозняк, который вызывает шуршание среди образцов, прикреплённых к стенам. В последнее время стали раздаваться и другие ночные звуки, которые наводят на мысль о деловитой возне крыс и мышей. Это повод для расследования. Я потратил значительные средства, чтобы защитить дом от грызунов,
