class="p1">— Надеюсь, как дверь открыть ты вспомнишь быстрее.
И исчезла.
Конрад толкнул дверь и через миг почувствовал себя дома. Прошло не меньше десяти лет, а голова медведя всё также висела в углу.
"Бурый." — с теплотой вспомнил его имя.
По центру стол, на котором он вырезал места, где побывал. С каждым разом эта карта становилась всё обширнее. Собрание свитков и рукописных книг превратилось в свалку на полках. Отец Зои — Михаил такого бы не допустил.
— Я уж подумываю их пожечь. — сказала Зоя, проследив за взглядом Конрада. — но дрова пока не кончились, да и места мало занимают.
— А Михаил… — начал он.
Но Зоя прервала.
— С крыши упал и сломал шею. Позапрошлой весной.
— А…
— Три зимы назад застудилась и померла от лихорадки.
Конрад не знал как к этому относиться. Множество людей готовы были годами работать, чтоб получить хотя бы половину из этих книг.
— Сжигать. — прошептал он. — Но в них столько интересного.
Зоя вытерла лицо полотенцем, но на волосах еще осталась мука.
— Не когда их прочитываешь по четыре-пять раз. — она остановилась рядом с печью, посмотрела через плечо на книги и свитки. — К тому же, в этой деревне они никого не спасли. Даже от скуки.
Конрад посмотрел на полки, на Зою.
Лавочка скрипнула и процарапала половицы, когда Конрад отодвинул её, чтобы сесть.
Зоя усмехнулась, не оглядываясь, и продолжила.
— Это ты правильно. Как раз ужин готов. Гостей на ждала, но дня на три еды хватит. Это если поголодать решишь. Но поверь, я сегодня такого наварила, что обидишь, если не вылакаешь досуха. Эй, да хватит на них уже пялиться, будто другого ничего нет!
Конрад вздрогнул, попытался подобрать нужное выражение лица, но после долгой дороги мышцы казались окаменевшими.
— Я не… — он вздохнул. — Твой отец очень дорожил ими.
— Эка невидаль. — вскинула руки Зоя. — Матушкой то он дорожил, а не уберег. Черепичной крышой дорожил, да она и сгубила его. Еще и присыпала в добавок, что можно было не зарывать. — она подождала и заговорила тише. — Будь его воля, быть мне соплячкой до конца дней, чтоб на коленях сидела и только знала, что смеяться и с щенками бегать.
Конрад снял плащ и положил рядом, спрятал в него ножны и веревку с монетами. Провел пальцем по вырезанным в столе рекам, горам, названиям стран и морей.
— А я надеялся еще раз увидеть.
Зоя сняла со стены ухват и достала горшок из печи. Тот потемнел от бесчисленных слоев сажи, крышка покрылась трещинками, а несколько кусочков, судя по темным сколам отвалились давным давно.
— Все мы надеемся, дядя Конрад. А в итоге вот она я — одна в доме с кучей всякого хлама, на который нет времени. Один только Бурый меня радует. — сказала она и кивком указала на голову медведя. — но разговаривать с ним чуть тяжелее, чем с другими селянами.
Зоя поставила горшок на стол и заулыбалась. От варева пахло тимьяном и розмаринов, листьями смородины и целым ворохом трав.
И Конрад вспомнил, когда она еще десятилетней девчушкой пошла к обрыву, чтобы набрать птичьих яиц. Сорвалась и распорола ногу. Держалась за камни и мох, пока её на спасли, и только тогда разревелась.
— Каша остывает. — сказала Зоя.
Только сейчас Конрад заметил миску со кашей.
Он взял ложку и заговорил:
— Михаил тоже не особо дружил с соседями.
Зоя уперлась локтем в стол и положила голову на ладонь.
— К нему хотя бы свататься не приходили.
— Тим?
— Один из. У нас девок мало. Некоторым приходится ехать в другие села, чтобы жену привести, а кто-то не теряет надежды меня обрюхатить. Сама не знаю, чего я тут сижу еще. — она посмотрела на книги, на развешенные травы, на инструменты отца, покрывшиеся тонким слоем ржавчины. Провела пальцем по Удавке — тонкому перешейку между двух материков. — наверное, тебя ждала. Кто-то же должен был рассказать об отце. Соседи с тобой и говорить не станут.
Конрад поник.
— А если бы я не пришел?
Зоя пожала плечами.
— Осталась бы дурой. Или вышла замуж за Тима. — вздохнула и мрачно улыбнулась. — еще глупее идейка, но зато не в одиночку помирать. Представь, что отца никто не нашел, не похоронил. Лежал бы во дворе, да гнил. А вот окочурься я и что? Животинку жаль — одуреют с голодухи, или еще хуже — соседям достанутся. — Она посмотрела на гостя и посветлела. — Но теперь ты тут, стало быть ждала не зря, да и не сидеть тебе в одиночку.
Мужчина попробовал кашу, закрыл глаза и насладился как тепло растекается по всему его телу.
— Все равно не стоило.
Зоя сдвинула брови и спросила.
— Потому что…?
Конрад вздохнул. Попытался вспомнить как бы на её языке мягче сказать, что все это было бессмысленно, ведь она так потратила больше, чем потерял бы он. Очередной пустой дом, ушедший друг, потерянная любовь. Сколько раз это повторялось?
— Я привык к этому.
Он попытался вложить в эти слова горечь, принятие своей судьбы, но Зоя схватилась за эту фразу как рысь за горло.
— О, да, ты привык. — протянула Зоя. — Должно быть у тебя много отцов было. Или таких, кто ждет тебя каждую осень, таких, что каждый день рассказывают своим детям о друге, которого хотят увидеть перед смертью. Ты то привык, дядя Конрад. А что прикажешь мне? Махнуть на всё рукой, и пойти куда глаза глядят? Я вообще-то ждала тебя.
— Не стоило. Я ведь и умереть…
Зоя выбила ложку из руки Конрада и, упершись в стол, вскочила.
— Не стоило. Ну, спасибо. Теперь уж точно не буду. Выйди за порог, я тут же умчусь. Чего какого-то олуха ждать? Да что там? Сейчас, только юбку подберу и на первой же телеге куда глаза глядят. Ты поймешь, ты привык, а мне и сидеть тут не стоило. Слушать пересуды, самой поле возделывать, самой отца и о скотине заботиться.
Конрад переводил взгляд от одной вещи к другой, судорожно вспоминая хоть что-то, что смогло бы утешить Зою. Но разум не мог найти нужных слов поддержки, успокоения. Лишь бестолковые оправдания, объяснения, которые никогда не действовали.
— Я бы хотел помочь. — сказал Конрад, отчаявшись, но заметил удивление в глазах девушки. Он понял, что заговорил на другом языке и продолжил на местном, — но я не знаю как. Прости, я привык, что здесь кто-то живет. Кто меня знает. Твой отец, твой дед, твоя прабабка и дальше. Я могу их всех перечислить, могу рассказать, как я сидел на могиле твоего
