прорвемся. Главное – она приедет, привезет свежие новости, и они наконец обнимутся!
Вечером Маруся сделала жаркое, сварила компот из морошки и испекла пирожки с клюквой. Устала так, что упала без сил. Но, несмотря на усталость, все равно не спалось. Переживала из-за Юлькиного приезда, из-за Лешки, из-за папы и Аси, из-за своего вранья, которое вот-вот вскроется, – словом, из-за всего. Это Маруся умела.
Под утро, когда сон почти сморил ее, рванула в туалет. Еле успела. Токсикоз, чтоб его. И слезы, по любому поводу слезы. Ну вот, например, Юлькин приезд. Ведь огромная радость, а она плачет. Понятно, беременность, гормональный фон. И еще жгучая тоска по своим и родному дому. Вспоминала Москву, Остоженку, улицы и улочки, исхоженные вдоль и поперек, угловую булочную, куда они с сестрой бегали за бубликами и «калорийными» булочками, любимую скамейку на заднем дворе, огромный старый клен у подъезда, песочницу и – начинала реветь.
Как далеко оказалось все это, вся их прежняя, такая любимая, жизнь! Потом, правда, она вспоминала, что плакать и нервничать вредно, умывалась и брала себя в руки.
Маруся оглядела принаряженную комнату, и ее взгляд остановился на фарфоровом златоклювом Лидином гусе: «Ну и морда! Не гусь, а сатана! И как Лида могла купить этот ужас? Нет, этого я не выдержу». И, завернув в полотенце, убрала страшилище в диванный ящик.
Юлька появилась к обеду. Маруся все глаза проглядела, чуть нос не примерз к окну. А сестрица уже стучала в дверь:
– Эй, где вы там? Спите, черти?
Маруся кинулась в объятия сестры.
От Юльки восхитительно пахло духами Climat, морозцем, свежестью, влажным мехом, помадой.
– Господи, – чуть отстранив от себя Марусю, сказала она, – неужели все это правда? Как будто сто лет тебя не видела.
Маруся утирала слезы. Юлька. Сестра, нет никого роднее. И пусть Лешка не обижается – с ним они всего пару лет, а с Юлькой всю жизнь. И в этой жизни было столько всего! И хорошего, и плохого. Всякого.
Юля оглядывала комнату, кхекала, но деликатно молчала. «Пока молчит», – думала Маруся. Но, зная сестрицу, была готова ко всему. Она крутилась вокруг Юли, причитала, обнимала и целовала ее, принималась плакать и хлюпать покрасневшим носом, бросалась на кухню, чтобы разогреть обед, расставляла посуду, грохнула от волнения тарелку, заохала, запричитала, схватилась за веник.
– Не суетись, – спокойным голосом сказала сестра, – ну что ты мечешься как подстреленная? – В голосе зазвучали раздраженные и знакомые командные нотки: – Садись, Мань. От голода я не помру. Давай просто посидим. Что ты как заполошная? Не английская королева к тебе приехала, а родная сестра. – Помолчала и вдруг сказала: – Врала, значит, все врала. И про отдельную квартиру врала, и про польскую стенку, и про мягкую мебель.
– Чтобы вас не расстраивать. А квартиру мы ждем! Честное слово! Вторые на очереди! Леша вернется, и…
Юлька перебила ее:
– Что «и», Мань? Апартаменты с ремонтом выдадут? Фруктов в магазине будет завались? Муж твой перестанет уходить на полгода, и ты перестанешь дергаться: всплывут – не всплывут? Что поменяется, Маш? Ну чтобы так, кардинально? Может, климат?
– При чем тут климат? К климату я привыкла. То есть привыкаю, – разозлилась Маруся. – Леша – мой муж, а я жена офицера. И силой сюда меня не отправляли. Это только мое решение, и ты это знаешь! А потом, Юль, ты вообще понимаешь, что я Лешку люблю?
Юля махнула рукой – дескать, что с тобой, с дурой, разговаривать!
– Ну хотя бы душ у вас есть? – ядовито осведомилась она. – Или снег топите?
– Ванна! – обрадовалась Маруся. – Вот тебе полотенце, халат – и вперед!
На пороге ванной Юля застыла, обернулась на Марусю и покачала головой:
– Нет, дорогая. В эту ванну я не полезу! Ладно, теперь до дома. А халат и тапочки давай, что уж.
Ванна была желтого цвета и не отмывалась никакими средствами, как Маруся ни старалась. Дно ее было поцарапанным, коричнево-черным, с омерзительными, неотмывающимися подтеками.
– Я полотенце на дно кладу. Ну и… давай положу, а? – жалобно и заискивающе спросила она сестру. – Я ее только вчера отмывала!
Юля прошлась по квартире. Заглянула на кухню. Кивнула на две соседние двери:
– Соседи?
– Ну да.
– И где они? – строго, как инспектор, спросила Юля.
– Шепелевы в отпуске, Бородин в походе. Он бессемейный, – словно оправдывалась она.
– Жених, значит, – недобро усмехнулась Юля, – понятно. И как?
– Что – как? – не поняла Маруся.
– Жених как? Стоящая кандидатура? Может, рассмотреть? А что, будем соседями.
– Брось ерничать, Юль, – обиделась Маруся, – везде люди живут. А эти, между прочим, еще и страну охраняют! И не всем довелось родиться в столице. А люди здесь приличные, морские офицеры. И жены у них…
– Видела я этих жен, – прервала сестру Юля. – Да разве я спорю? Конечно, везде! И на Севере, и в Антарктиде! И в пустыне живут, и в горах. Только у меня один вопрос. Всего один. При чем здесь ты, Маша?
Машей она называла сестру в самых крайних, конфликтных случаях или если злилась и обижалась. А так сестра для всех была Марусей.
– Я? – Маруся поперхнулась от возмущения. – Потому что я – жена офицера! – с пафосом повторила она. – Потому что это мой долг. Потом – и я тебе говорила, – я люблю Алешку и счастлива с ним! – И Маруся расплакалась.
– Ладно, – примирительно сказала Юлька, – ну? И где твои яства?
Попробовав мясо, за которое билась бедная Лида Брекун, Юля скривилась:
– Собачатина? А может, медвежатина?
– Что? – поперхнулась Маруся. – Ты… – от возмущения она закашлялась, – ты совсем спятила? Это свинина! И вообще, Юль! Ты, кажется, перегибаешь!
Ну что делать? Поссориться, выгнать Юльку из дома, уйти самой? В конце концов, все это Маруся предвидела. Такой человек ее Юлька. Непросто с ней, но это родная сестра.
– Ладно, – примирительно вздохнула Юля, – извини. Но ведь не жуется, зараза! А юморок мой ты знаешь.
– А ты и собачатину пробовала? – желчно осведомилась Маруся. – Откуда знаешь, что она не жуется?
Зато пирожки с клюквой Юльке понравились. И калитки с картошкой, принесенные Лидой, и компот из морошки.
Юлька открыла дорожную сумку и, как факир, медленно, с расстановкой, стала вытаскивать подарки – пять плиток горького шоколада с орешками, две банки растворимого кофе, индийский чай, две палки сырокопченой колбасы – как же она восхитительно пахла! – целых четыре коробочки сыра «Виола» – Маруся его обожала! – и пять большущих ярко-желтых лимонов. В общем, фантастика.
А потом сестры разговаривали.
Юля рассказывала о Москве и родных, вскользь о своих кавалерах, прокомментировав, что все это не то и вообще полная ерунда, а «того самого» нет, и она почти не
