широкогрудых конях не протолкнуться, поэтому бофраитцы спешились и двинулись дальше пешком.
Их вел за собой предводитель, укрывший доспехи за желтым табардом.
Около шатра два малых войска неистово столкнулись. То был бой не на жизнь, а на смерть. Люди и вампиры. Бофраитцы наседали копьями, выставив их вперед, а ноэльцы отбивались. В какой-то миг ноэльцы сами решили перейти в наступление, пытаясь сыграть на страхе людей перед собой. Но страха они не обнаружили. Бофраитцы двигались на них зло, яростно и скоро. Вскоре, видя, что их продолжают давить, невзирая на потери, вампиры дрогнули и попытались атаковать предводителя нападавших. Трое навалились на него, но он даже не порывался отступить и с яростным криком, сверкая синими глазами, кидался в самую гущу. Он был сердцем атаки. На его щит с замазанным грязью гербом обрушились удары. Щит тут же не выдержал – треснул, осыпал щепками. Но предводителя это не поколебало даже на миг, и он продолжал продавливать стену, выросшую перед расписным шатром графини, кидался на нее, как обезумевший демон.
Ноэльцы были быстры, но предводитель – быстрее. Они были неутомимы в бою, но он – неутомимее. Они кололи его, били, но он словно не чувствовал боли, и каждый, посмевший занести над ним клинок, падал замертво.
Тогда уже сами ноэльцы поддались страху. Они поняли, что на них напали не из-за желания наживы, а из лютой злобы. На них напали как на злейших врагов! Под таким натиском и выучкой все вампиры побросали все: и расписной шатер, где укрылась графиня, и саму графиню, а также весь скарб и сундуки. Они бежали куда глаза глядят, спасая собственные жизни, которые они всегда ценили больше любого золота и драгоценностей. Между тем в самом шатре Мариэльд де Лилле Адан окружили слуги, которые то испуганно хватались за дорогие вещи, будто желая спасти их, то рассеянно оглядывались, то в каком-то оцепенении прислушивались к звукам боя снаружи.
– Тео, тео! – молила слезно айорка Ада. – Нужно бежать!
– В этом нет никакого смысла, – отвечала спокойно графиня.
– Мы выведем вас! Тео, пойдемте!
– Лагерь окружен. Никто отсюда не уйдет живым.
– Тео… молю…
Однако графиня не ответила.
Тогда Ада закрыла глаза руками, не желая воспринимать все происходящее. Ведь они ехали в Ноэль, куда она стремилась всем сердцем, как мать и жена, желая увидеть двух своих детей и оплакать умершего мужа Кьенса. Но сейчас за шатром раздавались крики. Отвратительно бряцало железо. Пахло кровью. Ада всегда любила этот запах, сладостный, тягучий, названный на Юге «красным золотом». Однако здесь, в лагере, кровь пахла иначе. Она пахла смертью, и то была смерть ноэльских солдат. Что с ними сделают? Убьют? Но как они вообще посмели напасть на них?
Потерявшись в мехах, Мариэльд держалась величественно. Она безразлично слушала, как снаружи за нее умирают вампиры. Их было порядка полусотни, грозная сила, – но не против такого сплоченного и свирепого врага. Наконец не выдержав, Ада разрыдалась и кинулась к другой стороне шатра. Ее тонкое тело изогнулось, и, бросив последний взгляд на хозяйку, айорка пролезла между настеленными льняниками и тяжелым голубым пологом. Она побежала в снежную завесу. Следом за ней после недолгого промедления бросился и цирюльник Пайот, с трудом волоча за собой сумку. Впрочем, стоило ему лишь показаться снаружи, как его тут же настигло лезвие неприятельского меча.
Благодаря удаче Ада вырвалась из окружения и теперь бежала в тумане. Позади доносилось ржание. Затем грубые окрики: «Догнать!» За ней бросился в погоню кто-то тяжелый, потому что конь под всадником измученно хрипел. Со сдавленным рыданием Ада миновала заснеженный холм, за которым увидела реку, и кинулась уже к ней, как к спасительнице, надеясь уплыть.
Перед ней, вынырнув из снежной завесы, появился рыжий конь. Ада вскрикнула и остановилась.
Тяжело дышащий от старости воин смотрел на нее сверху вниз. У Ады еще не были заплетены по-ноэльски косы, и потому волосы струились по плечам. Платье облегало тонкую фигуру. Она была похожа на трепетную лань, загнанную охотником в ловушку. И поневоле мужская рука дрогнула. Копье зависло над милой головкой, обрамленной темно-серыми волосами. Казалось, воин раздумывал: демоница ли перед ним? Или простая женщина?
Неожиданно Ада оскалилась клыками. В отчаянном желании не умереть – хотя бы ради детей – она ухватилась за копье, потянула на себя. Внешне айорка казалась беззащитной, но у нее хватило сил отобрать оружие. Извернувшись, Ада сделала выпад. В каком-то непонятном удивлении преследователь посмотрел сначала на нее, потом на свой нагрудник, чувствуя, как острие вошло аккурат между ним и наплечником. Покачнувшись в седле, он понял, какую ошибку совершил, и впился в бока коня шпорами. Ада испуганно зашипела, уже как демоница. Рыжий конь встал на дыбы, его тяжелое копыто ударило айорку, отчего, вскрикнув в последний раз, Ада упала наземь с раскроенной головой и больше не поднялась.
Воин, чувствуя, как горячая кровь толчками заливает его нагрудник и перчатку, с трудом достал из ножен меч. Однако не в силах вернуться к лагерю, где бушевало сражение, он качнулся раз, качнулся два, хватаясь за поводья, – и с грохотом доспехов выпал из седла. Похоже, Граго все-таки настиг его, подумал он в последний раз. Смерть застлала его глаза…
* * *
На одинокую ель вернулся все тот же старый, лохматый ворон, выделяющийся на фоне окрестностей своей угольной чернотой. Тяжело приземлившись, отчего с ветви осыпался снег, он принялся глухо каркать. Ворон передвигался короткими скачками и глядел на происходящее внизу.
Утренняя полутьма рассеялась, поддавшись солнцу. Снежная пыль слепила взор.
Мариэльд вывели из шатра. Она стояла посреди полного трупов бивуака, скрестив руки на груди, и то ли с безразличием, то ли с высокомерным презрением глядела на своего захватчика. Захватчик, весь в крови, будто искупался в ней, снял шлем. Седые волосы рассыпались по плечам. Однако им оказался не барон Бофровский, а Филипп фон де Тастемара.
– Это заслуга не твоя, а твоих коней, – заметила Мариэльд. – Не зря ходят легенды, будто они появились от загулявшей у берега кобылы, на которую наскочил кельпи.
– В конце этой старой дороги, у Вертеля, тебя бы настиг отряд Теората Черного, – ответил сухо Филипп.
– Не настиг бы.
– И почему же?
– Потому что многие понимают, что лучше подлая жизнь, чем мертвая честь. Вот и Теорат живет не честью, Филипп, как ты, а соображениями, как выжить. Опасаясь моего брата и его мести, он бы позволил мне пересечь Летардийские земли и сообщил Летэ о том, что не обнаружил меня – лишь мои следы. И он бы поступил разумно, желая сохранить себе жизнь. В отличие от тебя…
Филипп ничего не ответил: он уже зашел слишком далеко, чтобы пугаться угроз. Он ступил
