Мои мысли потекли по старому проторенному руслу. В попытке отвлечься я взглянула на Ди, но она, казалось, не нуждалась в моей помощи. Она смотрела в окно, очевидно завороженная открывавшимся видом. Аэродром располагался в пустыне, в стороне от современного Луксора, но наш шофер гнал свою грохочущую машину на предельной скорости — сумасшедшей, захватывающей дух — тридцать пять миль в час. Принимая во внимание дорогу, они казались шестьюдесятью милями в час. Машина с ревом и лязгом неслась в направлении города, расположенного прямо на берегу Нила, в плодородной пойме, окаймлявшей реку. Впереди глаз радовала яркая зелень полей и изящные очертания финиковых пальм. После обесцвеченных солнцем скал пустыни насыщенные цветом краски почти ослепляли. И надо всем этим простиралось бескрайнее небо Верхнего Египта такой чистой и интенсивной синевы, что напоминало редкий вид китайской керамики.
К своей досаде, я обнаружила, что глаза мои застилали слезы, но не от пыли, которая сопровождала нас на всем протяжении пути. Египет — не очень приветливая страна. Сочные зеленые поля — это только узенькие полоски, скрывающие бесплодные просторы пустыни. Но в прозрачном воздухе и безжалостном солнце было нечто такое, что отравляло кровь, словно малярия, ностальгия, которую не вылечит ни одно лекарство.
— Подделка? — спросила Ди.
Я отпрянула, как от удара.
— Эти люди все, что продавали, было подделкой? — повторила она, намеренно не обращая внимания на грамматику.
Вот и исцеление от моего рецидива сентиментальности. Всего только одно слово — функциональное, действенное.
— Подделкой, — ответила я, словно пробуя слово на вкус. — Да. Все это — подделки. Большинство феллахов[1]делают их сами. Весьма небольшие домашние предприятия. Скарабеи, ушебти[2]— это статуэтки. Все это — фальшивки, имитация...
Такси сделало крутой вираж, прервав мой список синонимов и отбросив Ди прямо на меня. Она выпрямилась, пробормотав нечто такое, от чего мои брови в изумлении поползли вверх. Современная молодежь и в самом деле получает либеральное образование.
Сперва я не узнала отель. Это уже было неплохо: слишком много дорогих сердцу воспоминаний нахлынуло на меня за последние полчаса. С тех пор, когда я была здесь последний раз, сделали красивую пристройку, и именно к ее стеклянным дверям подкатило такси. Я заплатила шоферу столько, сколько он запросил, что было глупо: каждый в Луксоре ожидает и получает удовольствие от хорошей громкой перебранки по поводу цен. Но я боялась, что, если начну торговаться, снова выдам себя. Турист, который бегло говорит на местном арабском наречии, стоит того, чтобы быть упомянутым во время вечернего обмена сплетнями. В любой части света сплетни в маленьких городках распространяются молниеносно.
Я и не осознавала, до чего мне жарко, пока не очутилась в вестибюле, где работал кондиционер, и не почувствовала, как все мое тело изнемогает от блаженства. Очевидно, Ди испытывала то же самое, поскольку она тяжело плюхнулась в ближайшее кресло и закрыла глаза.
— Я еле жива, — объявила она. — Позаботься о вещах, ладно? Папаша должен быть где-то поблизости.
Я оглядела это «поблизости», но, так как никогда прежде не видела фото моего временного нанимателя, трудно было рассчитывать найти его среди слонявшихся по вестибюлю туристов. Любой из них мог оказаться моим пожилым и богатым мистером Блочем. Провести зиму в Египте стоит немалых денег, и большинству приходится полжизни собирать такие средства.
Я подошла к стойке, чувствуя злость средней степени на этого иллюзорного мистера Блоча. Казалось бы, вдовец, имевший единственного ребенка, должен был вертеться поблизости, сгорая от нетерпения обнять свое чадо. Однако реакция служащего за стойкой на мой вопрос не оставила сомнения в том, что нас ожидали, и с большим нетерпением. Тут же забегали посыльные, послышались звонки, зазвонил телефон, и через несколько минут из одного из лифтов появился высокий седой мужчина и направился прямо ко мне.
— Мисс Томлинсон?
В отличие от громкого и визгливого голоса Ди и ее нью-йоркского гнусавого выговора, мистер Блоч говорил на удивление тихим и очень низким голосом, манерно растягивая слова. В ответ на мое приветствие он протянул большую холеную руку и одарил меня крепким рукопожатием. Розовое и тщательно выбритое лицо его носило выражение томной учтивости, что располагало к нему. Я решительно отдала предпочтение мистеру Блочу по сравнению с мисс Блоч. Однако было бы благоразумным отметить, что он предпочитал ее мне, потому-то я и препроводила его к креслу, куда рухнула Ди. Вид у нее был такой, словно она заснула. Я слегка толкнула ее и была вознаграждена проявлением признаков жизни.
— Ой, — воскликнула она, моргая, — па, привет.
Блоч нерешительно чмокнул ее в щеку. У него было точно такое же выражение, которое я видела на лицах других отцов юных девиц, — настороженное, сосредоточенное и опасливое, как у человека, вынимающего запал из неразорвавшейся гранаты. Я нашла это весьма трогательным.
Не в пример некоторым своим сверстникам, Ди была, по крайней мере, вежлива. Она позволила отцу взять себя за руку и согласно кивнула, когда он объяснил, что ему не удалось раздобыть нам номера рядом с ним в новом крыле. Отель был набит по самую крышу.
— Боюсь, в старой части отеля нет кондиционеров, — сказал мистер Блоч, бросая на нее встревоженный взгляд. — Но по ночам тут по-настоящему прохладно. И такой контраст может показаться в некотором роде оригинальным.
Мы прошли через двери в старое крыло и прямиком попали в мое прошлое.
Пятнадцать лет назад «Зимний дворец» был верхом элегантности. Десять лет назад я была влюблена в его изящество конца девятнадцатого века, в его широкую парадную лестницу с позолоченными балюстрадами и музыкальную комнату с красными бархатными креслами. Мы всегда проводили пару ночей в отеле, прежде чем отправиться на зиму в удобные, но отчаянно скучные апартаменты при институте. По правде говоря, нам это было не по карману, но именно тем и отличался Джейк от остальных археологов, как правило скупердяев. Мы сначала позволяли себе прихоть и только потом волновались, в состоянии ли мы ее оплатить. Джейк вообще никогда не переживал насчет денег. Повзрослев, я иногда читала ему нотации, но быть строгой с Джейком было нелегко: он умел отмести все мои критические высказывания одним насмешливым выражением лица и веселым замечанием. Я часто гадала, лучше ли управлялась бы с ним моя мать, но эту тему мы никогда не обсуждали. Любое упоминание о матери стирало с лица Джейка все следы веселости, и насмешливые интонации исчезали из его голоса. Ему трудно пришлось, когда он остался один на один с малышкой дочерью и воспоминаниями о трагедии — то был редчайший случай, один процент случайности, выражаясь языком медиков, который по статистике не более опасен, чем вождение автомобиля. У меня же не было ни воспоминаний, ни чувства утраты, но я всегда сознавала, что по-своему пыталась заполнить эту пустоту. И кое в чем я преуспела. Мы с Джейком весело проводили время, скорее как сверстники, а не как отец с дочерью. Мы вовсе не походили на этих двоих: скучающую девицу и ублажающего ее папашу...
