— Ты к Володе? — спросила тетка высоким и тихим голосом. — Пройди, но не мешай ему: Володя рисует.
Кивнув, Алеша двинулся по просторному холлу, на стенах которого висели цветные фотографии, сделанные Вовкиным отцом на разных планетах и спутниках. Алеше особенно нравился снимок, сделанный на Тритоне: ледяной мир на фоне гигантского полудиска Нептуна.
Вовка в своей комнате прилежно перерисовывал с журнальной фотографии новый планетолет с ядерным двигателем. Все Вовкины тетради для рисования были заполнены кораблями разных классов, начиная со старинных, на которых в прошлом веке совершались знаменитые первые полеты. Высунув кончик языка, Вовка раскрашивал в ярко-вишневый цвет реакторный отсел планетолета.
— Ничего себе грузовик, — сказал Алеша, глядя на рисунок через Вовкино плечо. — Какая у него тяга?
— Это не грузови-ик, а танкер, — поправил Вовка, чуть растягивая слова. — Класс Т—2, четвертая серия. Имеет наружные контейнерные пояса-а, — ткнул он кисточкой в пузатые наросты на теле корабля.
Вовка плохо разбирался в истории и литературе, решительно ничего не смыслил в психологии и политике, но космонавтику Вовка знал. Здесь никто во всей школе не смог бы с ним сравниться. А может, и вообще во всех школах. Его отец был одним из лучших бортинженеров Космофлота. Он нередко брал Вовку с собой в космопорт и показывал корабли — не издали (кто их издали не видел), а изнутри, подробно и обстоятельно. А однажды Вовка совершил рейс с отцом на Марс.
В их классе было четверо мальчиков и одна девочка, летавшие на Луну, это не такая уж невидаль, ведь полно людей, чьи родственники работают на Луне, — но слетать на Марс! В их школе никто не летал на Марс, кроме Заостровцева. Да и, может, во всех других школах.
— Эти танкеры назначены для линии Луна — Ио. — Вовка, прищурив глаз, рассматривал свой рисунок. — От Ио автоматический контейнерный поезд пойдет к Юпитеру, уравняет скорость с Красным пятно-ом…
Они немного поговорили о странном веществе Красного пятна и его высокой энергоемкости, а потом заспорили: кто из пилотов первым приблизился к пятну и зачерпнул бортовым контейнером его вещество? Алеша помнил, будто это был Радий Шевелев. Вовка же утверждал, что Дон Рейнольдс. Спорить с Вовкой на такую тему, впрочем, было бессмысленно. Он соскочил с высокого табурета, взял с полки книгу о Рейнольдсе «Человек без нервов» и сразу открыл страницу, где было все написано так, как он говорил. Эта книга только что вышла — к первой годовщине гибели Рейнольдса, — и Алеша попросил:
— Дашь почитать?
— Возьми, — сказал Вовка. — Здесь интересны только записки Мендеса, он девять лет ходил с Рейнольдсом бортинженером…
— Да знаю я Мендеса, — сказал Алеша. — Помнишь фильм о стране Персефоны на Меркурии…
— Плохой фильм. Развлекательный, ничего серьезного.
— А по-моему, хороший!
Трудно было спорить с Вовкой, но Алеша спорил из упрямства. Пусть Вовка корифей в истории завоевания Системы, но и он, Алеша, кое-что в этом смыслит.
Марсианская тетка принесла им кофе с пирожными. Опять Алеша уставился на нее, и она, тихо засмеявшись, сказала:
— Ты смотришь так, будто у меня из ушей идет дым.
Вовка залился таким смехом, что под ним закачался табурет.
— Из ушей идет дым! — вопил он между приступами хохота. — У тети Милы из ушей идет ды-ым!
Алеше было неловко — и от замечания марсианской тетки, и от того, что Вовка вдруг развеселился, как дурачок. Чтобы сгладить неловкость, он сказал, посмотрев на часы:
— «Севастополь» уже давно совершил посадку, а передача начнется только через сорок минут.
Ну, это всем давно известно, что при нынешнем расстоянии Плутона радиосигнал оттуда идет до Земли около семи часов.
— Пойдемте в гостиную, мальчики, — предложила марсианская тетка, — и включим телевизор.
В гостиной чинно стояли вдоль стен стулья с высокими резными спинками. Тут, насколько помнил Алеша, всегда был какой-то нежилой вид — только карикатуры оживляли эту холодноватую просторную комнату. Вовкин отец здорово рисовал карикатуры — на себя, на Друзей, на коллег из Космофлота, — и штук пятьдесят карикатур висело тут на стене.
Алеша позвонил домой и сказал маме, что будет смотреть передачу у Заостровцевых.
И уже на экране телевизора плыли хорошо знакомые фрески Центра космических исследований, и привычно возник на их пестром фоне Валентин Круглов, комментатор, со своей благородной серебряной шевелюрой, со своей великолепной улыбкой.
«Дорогие друзья, — начал он тем особым доверительным тоном, за который его так любили телезрители. — Уже около семи часов мчатся со скоростью света электромагнитные волны, несущие изображение посадки „Севастополя“. Скоро, теперь уже скоро они достигнут телевизионных спутников Земли, и мы станем свидетелями события огромного исторического значения — первой высадки человека на девятую планету — Плутон…»
И он пошел рассказывать о том, как сто с лишним лет назад Ловелл по возмущениям орбиты Урана, с учетом притяжения со стороны Нептуна, предсказал, что за Нептуном есть еще одна планета, а спустя двадцать лет Томбо ее открыл. Правда, Плутон оказался не газовым гигантом, как ожидал Ловелл, а маленьким, вдвое меньшим в поперечнике, чем Земля, шариком с массой, в шесть раз меньшей, чем нужно было тому же Ловеллу, чтобы объяснить величину возмущения в движении Урана…
— Ну, поехал Валентин, — проговорил Алеша с преувеличенно скучающим видом. — Кто ж этого не знает? Сейчас скажет, что у Плутона странная орбита. Слышь, Вовка?
Вовка сидел с отсутствующим видом, у него бывало это: вдруг впадет в такую задумчивость, что смотреть жутко.
«Удивительная особенность Плутона — его орбита, — продолжал комментатор, благожелательно глядя с экрана. — В своем перигелии Плутон входит внутрь орбиты Нептуна. Давно подозревали астрономы, что Плутон не „настоящая“ планета, связанная с другими планетами Системы общностью происхождения. В нем всегда подозревали что-то „незаконное“…»
Тут Круглов исчез с экрана, и замелькали фотографии Плутона, сделанные за последние годы автоматическими станциями, облетавшими планету. То был однообразный сумеречный мир, мертвая каменная пустыня, изборожденная глубокими трещинами — будто залитая лавой. А вот пошли плавно закругленные холмы. Глубоким космическим холодом веяло от этой окоченевшей планеты.
Голос комментатора продолжал:
«Только в наше время доказано, что Плутон — „чужак“, пришелец из глубин космоса. Некогда взрыв сверхновой выбросил эту планету из системы некой двойной звезды. Оплавленная мощной вспышкой, а потом скованная лютым холодом, она тысячелетиями скиталась в космосе, искривляя свой путь в гравитационных полях попутных звезд, пока не была „схвачена под уздцы“ притяжением Солнца. Сам Шандор Саллаи, крупнейший астрофизик современности, рассчитал, пользуясь своим методом, гипотетический путь Плутона в пространстве. Он же предположил, что вторжение космического скитальца вызвало на окраине Солнечной системы катаклизм: опрокинуло „на бок“ Уран и заставило его вращаться вокруг своей оси „неправильно“ — по часовой стрелке, в то время как все другие планеты вращаются против часовой стрелки. „Чужак“ оказался, что называется, с крепкими кулаками — и похоже, что силу этим кулакам придавала необычайно высокая плотность его вещества.
