по паркету, сейчас грязному и испорченному подковками сапог.
Ничего, всё поправимо.
Латыш — они решили, что это латыш, — без стука вошел в комнату.
— Товарищ Крупская, эти граждане присланы товарищем Семашко по вашей просьбе, — доложил он.
— Я вас просила стучаться, — ответила Крупская.
— Это предрассудки, — возразил Вычетис.
Крупская посмотрела на вошедших внимательно.
— Доктор Магель?
Господин барон сдержанно поклонился.
— Благодарю, что вы откликнулись на мой призыв.
Господин барон поклонился еще раз.
Крупская подошла к нему, вгляделась в лицо доктора Магеля.
— Мы… Мы раньше не встречались?
— Не на этой ветви баньяна, Надежда Константиновна — ответил он.
— Баньяна? Ну, ладно, ладно. Вы привезли свой аппарат?
— Разумеется.
— И вы… И вы можете приступить к лечению?
— В самое ближайшее время. Мустафа, Селифан, будьте добры…
Турок и шофёр одновременно развернулись и почти строевым шагом вышли из комнаты.
— Дружок, — обратился африканец к латышу, — организуйте нам кипятку. Крутого.
Комендант — а это был комендант, — недовольно буркнул что-то по-латышски («послал вас чёрт на мою голову»), но делать нечего, пошел организовывать.
— Вы уверены в успехе? Адель писала, что вы можете помочь в самых тяжелых случаях!
— Рано говорить об успехе, я еще не видел больного. Но да, думаю, я смогу помочь.
Вернулись шофёр и турок. Первый нес небольшой солдатский сундучок, второй — медицинский саквояж, пухлый, вместительный. Поставив саквояж на пол, турок раскрыл его и вытащил бутылку в четверть, наполненную слега мутноватой жидкостью.
— Это не…
— Это самогон, Надежда Константиновна. Очень крепкий. Со спиртом в России плохо, а то, что мы везли с собой, выпили славные чекисты. Проверяли, не отравлен ли, не принесет ли вреда товарищу Ленину.
Вошла невзрачная женщина от двадцати до сорока с чайником. Поставила его на стол. На полированный стол.
— А стаканы? — спросил африканец.
Женщина фыркнула, развернулась и вышла. За стаканами, верно.
— Давайте посмотрим больного, — сказал доктор Магель.
Крупская оглянулась.
— Бутылка… Самогон… Здесь вещи пропадают. Особенно спиртное.
— Не волнуйтесь, голубушка, не волнуйтесь. Так и задумано.
И вся компания прошла в смежную комнату.
Глава 2
Чаепитие в Кремле
— Ещё одного шарлатана выписала наша Катя, — Дзержинский сказал это с улыбкой, но видно было, что он раздосадован. — Уж этот, наконец, сотворит долгожданное чудо.
Разговор проходил в Кремле, на квартире Сталина. На столе чайник, два стакана в оловянных подстаканниках, полумёртвый сыр, унция колотого сахара и крохотный, на два золотника, фунтик настоящего чая.
— Ты, Якуб, не переживай. Все они шарлатаны, что профессора, что знахари. Какой шарлатан на этот раз?
— Некий Магель, корифей всех наук, обучался в университетах Атлантиды и Гипербореи.
— Серьёзно?
— Серьёзнее некуда, Коба. Именно Атлантиды и Гипербореи. Дипломы на пергаменте, с печатью великого магистра Жака де Моле. Мы тут справочки навели у немецких товарищей.
— И что немецкие товарищи?
— Артист, говорят. Фокусник. Гипнотизёр. Престидижитатор. Дает частные представления, наложением рук правит позвоночник, оживляет павших собак, вызывает духов умерших, читает в прошлом, предсказывает будущее. Граф Калиостро какой-то. Но в большом авторитете. Истерички к нему в очередь стоят, а он, представь, кочевряжится — эту приму сразу, ту через месяц, третью через четыре месяца, когда сложится благоприятное расположение небесных светил. И денег не берёт, по крайней мере, явно. Я-де всего лишь проводник высших сил, за это денег не полагается, это моя миссия.
— Чем же он живёт?
— Так это явно не берёт, а там как знать. Ну, и знакомства, они сейчас дороже денег. Гешефты делать помогает, ещё что…
Они пили чай неторопливо, как знающие цену минуте отдыха. Да, сейчас они отдыхали. Старые знакомцы в бурном новом мире.
— И такого человека Катя зовет к Ильичу? Да она с ума сошла, что ли? Ославит наше знамя на всю Европу, над нами смеяться будут.
— С ума, не с ума, а она — жена. Умрёт Ильич, пойдут попреки, мол, не пустили к нему последнюю надежду. Оно нам нужно?
Они налили по второму стакану кипятка в старую заварку. Ждали, пока настоится, пока осядут чаинки.
— Ты, говорят, снова в Швейцарию собираешься? — небрежно спросил Сталин.
— У меня с той Швейцарией старые счёты. Когда-то я заболел там лихорадкой, и странной лихорадкой, — признался Дзержинский. — В три часа ночи колотит и колотит. И какая-то нечисть мерещится, подземелья, паутина огромная…
— Ну, так покажись этим немцам, пусть хоть что-нибудь сделают.
— Показывался.
— И что?
— И ничего. Вам, говорят, господин Дзержинский, на воды нужно съездить, годика на два, на три. Отдохнуть. Это у вас, говорят, нервное.
— Ну, отдохни до завтра.
— Нет для нас отдыха, Коба. Так что с Крупской?
— Заткнуть её невелика трудность. Но ладно, пусть. Что нам, жалко денег ради Ильича? Приехал Магель? Заплатим и Магелю. Дорого просит? Немецкие знаменитости сейчас буквально на вес золота.
Сталин отломал кусочек сыра. Лиса на такой сыр, поди, и не позарилась бы. Да и ворона тоже. Но что послано, то послано.
— Странно, но денег Магель не просит вовсе. Захотел покопаться в библиотеке бывшей императрицы. Разрешили, под присмотром, конечно. Он не долго искал, минут пять. Вытащил книгу, говорит, дайте ее мне в качестве гонорара.
— Какую? «Материализм и эмпириокритицизм»?
Коба усмехнулся. Этот ленинский труд он честно прочитал от корки до корки, более того, прочитал дважды, и решил, что Ильич, как философ, полное говно. С чем Ленин позднее и сам, в общем-то, согласился.
— Старенькую. Мы проверили, памятуя Екатеринбург, но никаких бриллиантов в книге не нашли. Чёрный кожаный переплет, серебряные застежки. Зловещий вид, и только.
— Это ладно. Это можно. А что за книга?
— Рукописная, какого-то Герберта Аврилакского. На латыни, чернокнижие и мракобесие.
— Пусть забирает. Всё это чернокнижие — дурной реквизит для представлений перед простаками. Череп, чёрная книга, хрустальный шар. Не помогло Романовым чернокнижие.
— Он с аппаратурой приехал, Магель этот. Собственного изобретения. И с ассистентами.
— Что за ассистенты?
— Негр, турок и русак.
— Аппаратура?
— Magnetomonischer Vasoaustauscher, единственный в мире экземпляр.
— Что-что?
— Типичное шарлатанство. Наш человек проверил. Знающий, электрик. Ерунда, говорит. Чугунная болванка, магнит, провода всякие. На глупую публику рассчитано.
— Аппаратура может повредить Ленину?
— Ну, если по голове ударить. А вообще-то
