— Удастся, можешь в этом не сомневаться, — убежденно произнес Егор.
Марина снова уставилась в салат, прикидывая, сколько ей дадут за убийство в состоянии аффекта. Хотя она была не слишком сильна в уголовном праве, по ее прикидкам выходило, что не меньше пяти лет. Кроме того, тюрьма означала конец ее бизнеса, забвение и, как говорил ее муженек, унизительную нищету.
— Ну так как? — поинтересовался Егор. — Услышу ли я твое нежное “да”, как в тот счастливый день, когда я сделал тебе предложение?
Марина положила вилку на стол и глубоко вздохнула. Она приняла решение.
— Ты ничего от меня не получишь, грязный блудливый кобель!
С шумом отодвинув стул, она резко поднялась из-за стола и решительно зашагала к выходу из ресторана.
— Эй! А кто же заплатит за обед? — растерянно крикнул ей вслед Егор.
* * *
Оля Кузина села в следующий поезд и, аккуратно разгладив смявшиеся страницы книги, с головой окунулась в расследование, которая вела сотрудница уголовного розыска Анастасия Каменская.
Детектив назывался “Стилист”. Сюжет был закручен — дальше некуда. Сволочи-издатели убили жену талантливого переводчика, а потом жестоко избили его самого, так что он стал парализованным инвалидом, и все ради того, чтобы он не поехал работать за границу, а продолжал самозабвенно вкалывать на них, как раб на кофейных плантациях.
В довершение всего соседом парализованного переводчика оказался маньяк, похищающий и убивающий стройных черноволосых юношей, чтобы отомстить бывшему любовнику своей жены.
Перевернув последнюю страницу, Кузина удовлетворенно вздохнула. Детективы были ее страстью. Проглотив в числе прочего всего Чейза, Рекса Стаута с его страдающим от ожирения, но гениальным Ниро Вульфом и Эрла Стенли Гарднера с его блистательным адвокатом Перри Мейсоном, Оля, за отсутствием непрочитанных зарубежных детективов, с легкой грустью переключилась на детективы отечественные. И тут она сделала весьма любопытное открытие.
Значительная часть русских авторов в своих детективных романах рисовала издателей самыми что ни на есть черными красками. Создавалось странное впечатление, что российские издатели все как один были жуликами, ворами, убийцами, алкоголиками или в лучшем случае извращенцами.
Зарубежные авторы относились к своим издателям с большей снисходительностью, признавая, что и среди них встречаются весьма уважаемые и достойные личности. Бывало, конечно, что один издатель убивал другого, но, в конце концов, такое с каждым может случиться.
На мгновение Оле стало обидно за своих соотечественников. Она как никто другой представляла, как трудно быть честным в российских условиях. Даже не трудно, а просто невозможно. Российская система налогообложения словно специально была рассчитана на то, чтобы ни одно предприятие, работая честно, не продержалось на плаву больше года. Кроме того, помимо налогов, отчисляемых государству, веселая московская братва тоже жаждала получить свою долю, а обмануть мафиозные группировки было гораздо труднее, чем налоговое управление. Плюс взятки, без которых невозможно обойтись…
"Россия превращается в страну всеобщей ненависти, — с грустью подумала девушка. — Те, кто может, отрывают от пирога куски пожирнее, но на всех все равно не хватает. Лгут и воруют практически все — издатели, политики, бизнесмены, рабочие, члены правительства, а тот, кто не может ничего урвать или украсть, страдает от голода и нарастающих как снежный ком зависти и ненависти к более удачливым согражданам. Впрочем, кое-кому удается-таки обеспечить себе приемлемый уровень жизни, не поступаясь при этом своими принципами. Мне повезло, что я отношусь именно к этой категории людей”.
Окна вагона осветились. Поезд въезжал на станцию “Павелецкая”. Сунув помятую книжку Марининой в сумку, Оля поправила воротник элегантной блузки из японского шелка и направилась к двери.
* * *
Сергей Вермеев, владелец самого дорогого и престижного в России журнала “Bay!”, в качестве названия для своего детища выбрал восклицание при помощи которого раскрепощенные американцы обычно выражают восторг или радостное удивление. Он не промахнулся. Это название наиболее точно отражало профиль толстого отпечатанного в Финляндии на глянцевой бумаге издания. При одном взгляде на сочные яркие фотографии, заполняющие страницы журнала, читатель хотел возопить: “Bay! Bay! Bay!” — и так восклицать до тех пор, пока не будет перевернут последний лист.
На страницах “Bay!” российские граждане могли полюбоваться блистающим свежей краской “Феррари-550-Маранелло”, развивающим скорость до трехсот двадцати километров в час и стоящим двести тысяч долларов, украшенным бриллиантами купальником от Диора за миллион долларов и стремительно восходящей к мировой славе пятнадцатилетней российской моделью Машей Бирюсенко, ночь с которой стоила пять тысяч долларов.
В журнале “Bay!” были фотографии известных бизнесменов, кинозвезд и деятелей искусства. Здесь рассказывалось о картинных галереях и ночных клубах, концертах классической музыки и казино, злачных местах и тусовках московского бомонда.
Цена одного номера была почти неслыханной — пятнадцать долларов, естественно, в пересчете на российские рубли, а подписной тираж в тридцать тысяч экземпляров при подобных расценках поражал воображение и вызывал острую зависть у издателей подобных журналов, стоящих от силы полтора-два доллара. По правде говоря, никто из конкурентов не понимал, каким образом Вермеев ухитряется продавать журнал в таких количествах, даже не рекламируя его, разве что чуть-чуть, и то в самом начале. Это казалось мистикой. Впрочем, подобные вещи иногда случаются. Люди готовы заплатить несоразмерную цену за то, что считается модным. Пришейте к индийским джинсам фирменную американскую этикетку — и их уже можно продавать в два раза дороже. “Bay!” был модным журналом. И это — очевидный факт. Единственное, что оставалось непонятным, — это как журнал ухитрился стать модным почти без рекламы.
В гостиной своей просторной четырехкомнатной квартиры на Кутузовском проспекте Сергей Вермеев неторопливо расстегнул ширинку и бережно вынул оттуда свой сморщенный, до смешного маленький член. Он аккуратно сжал член рукой, с грустью подумав, что при виде его “нефритового стебля” ни одна женщина не воскликнет “Bay!”, если ей, конечно, за это не заплатить. Впрочем, деньги для преуспевающего издателя не были проблемой. Его проблема, к сожалению, была совсем иного свойства.
Сергей принялся ритмично массировать член, с отвращением глядя на картину, висевшую на стене напротив него. Эту картину он приобрел за две с половиной тысячи долларов в галерее “Экстази”, которую он активно рекламировал в каждом номере своего журнала. Картина с малоприятным названием “Отрыжка самопознания” была выполнена в стиле экзистенциального псевдопримитивизма. Что такое экзистенциальный псевдопримитивизм, похоже, никто толком не знал, кроме создательницы этого направления Лили Ужик. Вермеев картину ненавидел. Он выбрал ее лишь потому, что другие шедевры Лили, выставленные в галерее “Экстази”, были еще хуже, а покупать ее картины для Сергея было жизненной необходимостью. Остальные произведения основательницы экзистенциального псевдопримитивизма Вермеев хранил вместе с дровами для камина в подвале загородного дома.
