Произошло это знаменательное событие на презентации, устроенной швейцарской ювелирной фирмой, необдуманно решившей завоевать российский рынок.
Строева, облаченная в "маленькое черное платье" от Шанель и пятисотдолларовые туфли из крокодиловой кожи, охраняла на редкость непривлекательное тело Бублика, мерзкого двадцатипятилетнего балбеса, единственным достоинством которого был до безобразия богатый папа-банкир, на деньги которого, собственно, и была одета Жанна.
* * *
Иннокентий Бубликов, Жанночкин VIP[2], был толст, кривоног, глуповат и отвратительно похотлив.
Телохранителей-мужчин он принципиально не признавал, женщины же, по вполне понятным причинам, долго у него не задерживались. Столкнувшись с Строевой в холле охранного агентства "Кираса", Бублик возжелал ее с первого взгляда (слово "влюбился" в данном контексте было бы неуместно, ибо оно подразумевает наличие хоть каких-то возвышенных чувств).
Подобно прочим новорусским богачам, Иннокентий деловито извлек из кармана пухлый от кредитных карточек бумажник и поспешно ввалился в кабинет директора агентства Виталия Прохорова.
— Мне плевать, кем там у вас служит эта восточная красотка с черными глазами, задницей Ким Бейсинджер и сиськами Уитни Хьюстон, — секретаршей, уборщицей или телохранительницей, — решительно заявил он. — Эта цыпочка должна быть моей. За ценой я не постою.
Прохоров вздохнул и задумчиво посмотрел на сынка банкира.
— Кажется, я понимаю, кого вы имеете в виду. Жанна — профессиональный телохранитель. Все, что я могу сделать — это отправить ее вас охранять. Уложить ее к вам в постель не в моих силах.
— Это не имеет значения, — самодовольно ухмыльнулся Бублик. — Главное — приставьте ее к моему телу, а дальше я и сам как-нибудь справлюсь.
— Я поговорю с ней.
— Отлично. Поговорите прямо сейчас. И помните — за ценой я не постою.
* * *
— И не надейтесь, — выслушав предложение Прохорова, категорически заявила Жанна. Решив, что одного словесного отказа недостаточно, она сложила пальцами выразительный кукиш и энергично помахала им перед носом начальника. — На этого придурка я работать не буду. Вы только посмотрите на него. Пялится мне на грудь, как старый маразматик в борделе, да еще слюнями истекает. Не мужик, а слизняк какой-то.
— Ты возьмешься за эту работу, — возразил Виталий. — А о слюнях его забудешь, когда узнаешь, сколько он заплатит.
— И сколько же? — подбоченилась Строева.
Чиркнув что-то на листке, начальник пододвинул его к девушке.
— Это что, в год?
— В неделю. Круглосуточная охрана. Я, хоть и с трудом, выбил для тебя два выходных. Клиент не желает расставаться с тобой ни на минуту.
— То есть, это он готов заплатить только за охрану?
— Если этот слизняк рассчитывает на большее, это ведь его проблема, правда?
Жанна вздохнула и покачала головой.
— Не дури, — поморщился Прохоров. — От таких денег не отказываются. Если бы мне столько платили, я бы согласился охранять даже Квазимодо, страдающего старческим маразмом.
— Ладно, — со вздохом согласилась Строева. — Потерплю этого идиота с недельку, а там посмотрим. В конце концов, он сам этого хотел. Если что не так — пусть пеняет на себя.
— Вот и умница, — обрадовался начальник.
* * *
Пенять на себя Иннокентию пришлось в тот же вечер. Попытавшись запустить руку под юбку соблазнительной телохранительницы, он схлопотал такую оплеуху, что несколько минут приходил в себя, после чего возмущенно воззрился на Жанну.
— Ты чего дерешься? Тебе, между прочим, охранять меня положено, а не бить.
— Еще раз дотронешься до меня — руки переломаю, — хладнокровно пообещала Строева.
Бублик взглянул на свои руки, потом на источающую леденящую ярость амазонку, снова на свои руки и неожиданно понял, что обещание Жанна непременно сдержит. В этот момент что-то дрогнуло в сердце толстяка. Нежным бледно-зеленым ростком пробилось в этом ленивом и равнодушном заплывшем жиром органе странное, совершенно незнакомое, но невероятно блаженное чувство. Схватившись за грудь, сын банкира даже охнул от столь острого и непривычного-прекрасного переживания.
Нахмуренная телохранительница мрачно смотрела на Бублика своими черными, как спелая ежевика, глазами. Находясь на расстоянии вытянутой руки, она в то же время была недоступна, как затерявшаяся в разреженном горном воздухе вершина Джомолунгмы.
Теперь Иннокентий не только желал экзотическую красавицу. Дело было уже не в том, чтобы затащить Жанну в постель. Внезапно пробудившееся от сытой самодовольной спячки сердце Бублика требовало чего-то гораздо большего, запредельно недостижимого, в то время как в глубине души неказистый толстяк понимал, что, несмотря на папочкины миллионы, это его желание никогда не осуществится. Иннокентий Бубликов безнадежно влюбился.
Через день после поступления на работу, Жанна поняла, что может вить из Бублика веревки, чем она немедленно и занялась. Когда за чашкой чая подруга, заливаясь злорадным хохотом, рассказывала мне, как глупый банкирский сынок ходит у нее по струнке, мне становилось жаль несчастного толстяка. Жанна, в отличие от меня, казалось, вообще не была знакома с чувством жалости. Действительно, к чему тратить силы не нелепые сантименты? Для этого она была слишком юной, самоуверенной и целеустремленной.
"Жизнь — это борьба без правил, — с серьезным видом изрекала Строева, прихлебывая чай и решительно перемалывая крепкими белыми зубами хрусткое рассыпчатое печенье. — И в этой борьбе выживает сильнейший."
Возможно, в чем-то она была права.
* * *
Презентация, на которой Жанну поразила роковая страсть, проводилась в ресторане "Мэриотт "Грандъ Отеля". Бублик замешкался, мучительно выбирая из восьмидесяти костюмов, висящих в длинном как вагон метро шкафу, одеяние, наиболее подходящее его настроению. После того, как эта проблема решилась, немедленно возникла новая — с галстуком. Пока Иннокентий мучился в роли Буриданова осла, Жанна, потея под "маленьким черным платьем", скрежетала зубами, яростно проклиная про себя идиота-VIPа.
В итоге, они опоздали почти на час и вошли в дверь ресторана за пару секунд до того, как высокий шатен в безупречном темно-синем костюме энергично впечатал кулак в челюсть сияющего золотым "Роллексом" "лица кавказской национальности".
Жанна удар оценила. Кавказец, видимо, тоже, ибо он ласточкой отлетел назад, обрушившись точно в середину уставленного закусками стола. Ножки стола с жалобным треском подломились, и джигит вместе с тарелками обрушился на пол. Отпели короткую предсмертную песнь осколки стекла, разлетевшиеся по выложенному мраморными плитами полу.
