губы.
Блядь, они такие же сладкие, как и раньше. И запах тот же. Даже дождь не в силах его смыть.
Целую. Не набрасываюсь, а едва касаюсь одними губами и языком. В рот не проталкиваюсь. Скольжу по мягкой податливой плоти. Облизываю. Втягиваю в себя.
И, сука, воскресаю.
Со всей тоской целую. Всю боль вкладываю. И её ощущаю.
На ментальном уровне разделяем.
Чувствую горьковато-солоноватый вкус слёз и надеюсь, что не моих. Никогда не ревел, как бы погано не было. Даже в детстве всегда держался. Но моя девочка всё из меня выдернула.
Моя же? Всё ещё моя?
— Скажи ещё раз. — хриплю, обжигая её дыханием.
Вместе сгораем. Телом чувствую, как её колотит. Меня не меньше.
— Я люблю тебя, Тёма. — шепчет, но громче внезапно прокатившегося грома её слова звучат.
Вспышка молнии, разрезающая чёрное небо, позволяет, наконец, увидеть родное до одури лицо. И пусть всего на одно грёбанное мгновение, но сейчас мне и этого хватает.
Вот теперь я срываюсь. Набрасываюсь на неё, как изголодавшийся зверь. Не даю времени на сопротивление. Врываюсь внутрь. Проталкиваю язык так глубоко, как позволяет физиология. Никогда раньше так с ней не делал. Сейчас хочу. До дна хочу достать. До самого сердца.
Она любит! Меня любит!
Я и до этого знал, но услышать эти слова от моей маленькой девочки… Это взрыв. Треск молний. Взлёт и падение. Больше, чем космос.
Настя отвечает без раздумий на мою дикость. С неменьшим рвением всасывает в себя. Царапает и прикусывает. Оба стонем, когда то же самое с ней проделываю. Отпускаю наконец лицо и кладу руки на спину. Прижимаю во всех возможных точках, не позволяя даже воздуху пробраться между нами. Втискиваю в себя настолько крепко, что самому больно.
Но похую сейчас.
И ей тоже.
Сама обнимает. Настолько знакомо в волосах пальцами путается, пробираясь ледяными трясущимися руками под капюшон, что мандраж хватает.
Ни на секунду не отпускаю. Крепче жму.
Кажется, даже кислород нам сейчас не нужен. Друг другом дышим.
Вожу ладонями по её спине, рёбрам, рукам. Ниже не спускаюсь.
Не до этого сейчас. Хотя член оживает от одного её присутствия. Забиваю. Не время.
Её дрожь усиливается, когда под мокрую ткань футболки пробираюсь. Хочу тепло её кожи тактильно ощутить. Самого коноёбит, как от озноба, но холода всё ещё не ощущаю. Только какую-то охуенно-мощную волну эйфории. Счастьем топит, когда очередной стон из её горла вырываю.
Моя девочка! Моя! Моя, блядь! И ничья больше! Никогда не отпущу! Никому не отдам!
— Моя! — рычу ей в рот и чувствую вибрацию её тихого смеха на своих губах.
— Всегда была, Тёма. И всегда буду. Теперь только твоя. Прости меня.
Напрягаюсь конкретно так. Нет, я до сих пор помню всё, что она мне сделала. Все слова, что сказала. Всю боль, что причинила. Конечно, помню. Ничего не забыл. И вряд ли смогу. Всё ещё остаётся до хуя вопросов, на которые не получил ответы. И больно до сих пор. Но сейчас глушу всё, что изнутри раздирает.
Что бы ни было завтра, этот миг я заберу себе. Даже если придётся сдохнуть. Не хочу сейчас об этом говорить. Даже думать не хочу. Возможно, я и сбегаю от проблемы, но в данный момент я не готов протаскивать себя через это. Время надо всё обдумать и проанализировать.
Опять целую. Жёстко. Зло. Стискиваю сильнее. Ощущаю вкус её крови у себя во рту.
Не торможу. Похуй. Мне тоже больно.
Настя что-то мычит и упирается мне в грудь. Совсем слабо, но я отрываюсь от неё. И всё равно не отпускаю.
Один раз позволил ей вырваться, а потом двадцать три дня агонизировал без неё.
— Что случилось, Насть? — с трудом выдавливаю несколько слов.
В глотке сжимается тугой узел. Если оттолкнёт снова? Если уже жалеет? Блядь, опять эти "если"!
— Всё нормально, Тём. Просто больно немного.
— Где? — хриплю, реально не понимая.
На всякий случай слегка ослабляю объятия, чтобы боли не причинять. Но готов в любой момент до сломанных костей сжать.
Миронова молча заводит руку за спину и хватает моё запястье. Я всё ещё ничего не вижу, но чувствую, как она тянет вверх и прикладывает пальцы с своей нижней губе.
Ощущаю нашу смешавшуюся слюну и, возможно, кровь.
Блядь, кто-нибудь, врубите свет. Я должен её увидеть.
Выдыхаю. Тяну новую порцию кислорода вместе с её запахом. Обвожу пальцем её губы. Не сдержавшись, слегка давлю на нижнюю и проталкиваюсь внутрь. В момент, когда моя девочка осторожно проходится по нему кончиком языка, по позвоночнику пробегает электрический импульс, вызывая волну дрожи и желания.
Я не для этого к её губам прикоснулся. Совсем не для этого. Но в полном отупении коротко приказываю:
— Соси.
Блядь, да что я несу? Что вытворяю сейчас? Пиздец какой-то. Какого, мать вашу, хрена?!
Малышка слегка дёргается назад, но я быстро перевожу вторую руку на её затылок, не позволяя отстраниться, и сильнее давлю на челюсть.
— Пожалуйста… — скулю, заглядывая туда, где, по моему мнению, должны находиться глаза.
Она делает робкое движение, а потом глубже втягивает палец в рот, принимаясь его посасывать и облизывать.
Полный, сука, аут.
Сам не понимаю, как до этого дошло.
Три недели я подыхал. Сегодня решил начать жизнь сначала. Увидел бегущую ко мне Миронову, и всё полетело к чертям.
Она призналась, что любит меня. Наконец, блядь. Ушла из дома. От зализыша. А теперь мы стоим под проливным дождём и ревущим ветром. У неё во рту мой палец, который она сосёт. А я думаю только о том, чтобы заменить его членом.
Обо всём на хрен забыл. Тупая похоть одолела. Как зеленоглазой ведьме это удаётся? Напрочь отрубать во мне всё. Я даже обо всех дерьмовых днях без неё забыл. И о том, что ей больно. И мне тоже.
Блядь!
Резко выдёргиваю палец и отлетаю на шаг. Молния опять рассекает ночь, и я успеваю увидеть ошарашенное бледное лицо. Перепуганные глаза и дрожащие синие губы. Доля секунды, и я снова прижимаю девушку к себе. Теперь уже сосредотачиваюсь совсем на другом. Веду по её голым рукам. По трясущемуся телу.
Она просто ледяная. И коноёбит её знатно. Особенно учитывая посиневшие от холода губы.
Заебись, блядь! И где мои мозги?
На дворе конец сентября, а она стоит в одной футболке и штанах, промокшая, я уверен, до костей. Ночью, под ледяным дождём и ревущим ветром. Несмотря ни на что, меня топят переживания за неё. И пусть она меня через все девять
