Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
А рядом несся привычный московский поток машин. Курили, хихикали, беспрерывно плевались, оглядывались вокруг жадными, злыми глазами низкорослые, как на подбор, студенты техникума, занимавшего половину действующей церкви, расположенной тут же.
В церкви вдруг протяжно ударили колокола, величаво и печально запел хор.
Ледников подумал, что вся эта фантасмагорическая композиция как нельзя лучше подходит к встрече, на которую он прибыл.
Кинув последний взгляд на огромные глыбы сапог и гигантскую саблю фигуры, изображавшей, судя по всему, императора-освободителя Александра II, он вернулся в скверик. И сразу увидел в самом центре его перед крошечным по сравнению с только что виденными изваяниями памятником Шота Руставели человека, который и назначил ему здесь встречу.
На мужчине был короткий светлый плащ с поднятым воротником, тонкий серый свитер и сияющие темно-малиновые туфли «Inspector». На голове у него красовалась узкополая шляпа в мелкую клетку, под которой виднелись седые виски.
В общем, он выглядел как истинный «tough guy», крутой парень, с рекламы этак тридцатилетней давности. Такие мужики в возрасте, с хорошими, заработанными честным трудом деньгами и сохранившие силы были тогда любимыми персонажами американских рекламщиков. Рядом с ними на фотографиях обычно вились несколько молоденьких девиц, готовых на все. Реклама была обращена именно к таким мужикам в самом соку, с солидным банковским счетом, трудами и боями, заслужившими право наслаждаться жизнью. С тех пор мир сильно изменился, и главным объектом рекламных плакатов стали совсем молодые ребята, которые не считали нужным долго париться, прежде чем получить право тратить деньги. Они не знали им цену и были убеждены, что имеют право владеть всем, что нужно, прямо сейчас. И, разумеется, реклама стала работать только с ними, а крутые парни с седыми висками резко вышли из моды.
Мужчина, не вынимая рук из карманов плаща, негромко сказал:
— Это я звонил вам.
Он не протянул Ледникову руку. Что было вполне естественно. Потому что звали его Георгий Олегович Альмезов и он был мужем Разумовской.
— Давайте пройдемся, — предложил Георгий Олегович.
Они не торопясь двинулись по асфальтовой дорожке под пламенеющими и уже роняющими листья кленами. Ледников молчал. В конце-концов, это Альмезов позвонил ему, вот пусть и объясняет, ради чего и что ему нужно.
Разумовская практически никогда и ничего не говорила о муже. Ледников даже не представлял, знал ли Георгий Олегович о его, Ледникова, существовании вообще. Впрочем, наверное, знал. Все-таки разведчик как-никак. Какие чувства испытывает к нему этот человек? Кто его знает… По идее должен ненавидеть. Но, с другой стороны, если он все это время терпел их отношения с Разумовской, значит, относился к их связи довольно легко… Может, и у него самого был роман на стороне — и ему было не до жены… А может, любил ее так, что прощал все…
Сам Ледников к Георгию Олеговичу никаких чувств не испытывал. Разумовская как-то сказала, что он необыкновенно близок с сыном, который в отце просто души не чает, и потому она никогда не бросит мужа. Ведь это будет означать потерю сына. Ледников принял это к сведению и только. Как и то, что Георгий Олегович чрезвычайно порядочный и ответственный человек. Во всяком случае так его рекомендовала Анетта.
— Мы с вами понимаем, что Аня просто не могла стать жертвой автокатастрофы, — негромко сказал Георгий Олегович, глядя на свои замечательные туфли. — Просто не могла. Значит, с ней что-то случилось.
Ледников молчал. Аня… Сам он никогда не звал Разумовскую так. Даже в мыслях. Как-то сразу придумалось — Анетта. И никак иначе. Аня — это кто-то другой. Так что у каждого из них была своя Разумовская.
А что касается автокатастрофы, то тут Георгий Олегович был совершенно прав. Разумовская как-то сказала: «Если со мной что-то случится, то только не в машине. Если бы я жила в машине, то жила бы вечно!» У нее были все основания говорить так. Она водила машину лет с четырнадцати и чувствовала себя с ней одним целым. При этом никогда не лихачила, была за рулем холодна, как лед, и расчетлива, как автопилот. К другим водителям на дороге, особенно в Москве, она относилась как к своре одичавших псов, от которых можно ждать чего угодно и главное — держаться от них на расстоянии. Ее машина была всегда в полном порядке, а в Берне, где бывала довольно часто, она пользовалась услугами одной и той же прокатной фирмы, считалась там постоянным и привилегированным клиентом. Невозможно представить, что швейцарцы подсунули ей неисправную машину. Разве что намеренно. Но тогда выходит, что катастрофа была не случайной…
То есть авария по вине самой Разумовской исключена абсолютно. Тем более на улицах Берна с его идеальными дорогами, где водители послушно стоят на светофорах даже ночью, когда на улицах нет никого, включая полицию.
— Вы не согласны? — Георгий Олегович остановился и пристально посмотрел на Ледникова. Смотрел спокойно, серьезно.
Молчать было невежливо. Ледников прокашлялся и хрипло спросил:
— Несчастный случай вы полностью исключаете? Может быть, все-таки какая-ни-будь чудовищная, трагическая случайность?
Этот вопрос Ледников сам постоянно задавал себе и знал, что на него нет ответа.
— Я поверю в это, если буду располагать стопроцентными доказательствами. Но пока их у меня нет. Пока все выглядит так, словно там, в Берне, хотят, чтобы все было забыто как можно быстрее, — сказал Георгий Олегович.
Швейцарские власти и впрямь действовали чрезвычайно оперативно. Никаких вопросов, никаких проблем, никаких лишних процедур. Тело Разумовской тут же отправили в Москву.
— Судя по тому, что вы завтра летите в Берн, вы тоже не верите в трагическую случайность, — без каких-либо сомнений заключил Георгий Олегович.
Ага, значит он уже в курсе его поездки… Впрочем, это неудивительно для человека работавшего в разведке.
— Я обратился к вам потому, что не могу сам сделать это.
— Что — это? — решил уточнить Ледников.
— Не могу отправиться туда сам. В Берне мне и шагу не дадут ступить… А во-вторых, я не могу сейчас оставить сына одного. Он очень тяжело переживает… Единственное, что я могу сейчас предпринять, — это помочь вам разобраться, — совершенно по-служебному, словно они были на оперативном совещании, проинформировал его Альмезов.
— Каким образом?
— Я могу снабдить вас информацией.
Информацией… Ну что ж, информация вещь полезная.
— Может быть, вы знаете, зачем она летала в Швейцарию? — задал Ледников первый вопрос, который должен был в такой ситуации задать даже начинающий опер. — По делам своего фонда?
— А вы что — не в курсе? — недоверчиво спросил Альмезов.
— Нет, — без всякого выражения сказал Ледников.
И это была чистая правда. Разумовская, обожавшая лезть в дела Ледникова, в свои собственные его допускала неохотно. Во-первых, терпеть не могла чьих бы то ни было советов. А во-вторых, знала, что Ледников деятельность ее фонда, мягко говоря, не одобряет, потому как считает, что эта самая деятельность направлена против интересов России. На что Анетта объявила, что просто они смотрят на данные интересы по-разному. У нее об этих самых интересах свое представление. И еще неизвестно, кто прав — она или он? Кстати, Альмезов, судя по некоторым обрывкам фраз Разумовской, к деятельности фонда тоже относился с большим подозрением. Тут они с Ледниковым, пожалуй, были союзниками. Правда, на Разумовскую это не действовало.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
