Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 8
влево, раз-два вправо, раз-два прямо.
На той стороне стихло. Ахмед, сидящий рядом, приподнялся над насыпью. Тишина. Неужели ушли. Он встал во весь рост, потом зачем-то полез наверх и тут «щелк», тихонько так, как ветка хрустнула. Он пошатнулся и упал, но упал очень неудачно, почти всем телом на ту сторону, здесь только ноги, торчат и дергаются. Что дергаются это хорошо, плохо, если это в последний раз.
Я подобрался поближе.
— Жив?
Он что-то в ответ прохрипел. Жив.
Я хватил его за ноги и потянул, стараясь перетащить через насыпь. Не получилось, тяжёлый, сука. Пришлось немного привстать, чтобы был упор и… «щелк». Я даже не понял, что случилось. Лежу в окопе, сверху хрипит и подергивается друг Ахмед, мой левый глаз ничего не видит, а правый потихоньку затягивает белой дымкой и меня начинает подташнивать. А, так я же убит, умираю. Вот какая она смерть, больше похожа на тяжелое похмелье, но похмелий то я пережил не мало, а вот смерть… Это смерть. Глупые мысли, конечно, но все же я успел их подумать, а потом темнота избавила меня от дальнейших нелепых рассуждений.
Что же меня уберегло от помещения в лазарет и пичканье какими-нибудь успокоительными? Видимо моя привычка ни чему не удивляться. Приобрел я ее, когда в свое время подрабатывал санитаром в нашей местной психушке. Именно в тот период своей юности я и завел тесные знакомства с грибами, коноплёй и алкоголем. После приобретенного там опыта у меня не то что белочка, но и летающая тарелка, появись она над моей головой, не вызвала бы бурных эмоций. Ну, может только пару печальных мыслей о предстоящей абстиненции. Да, вот так, моя суперспособность не удивляться и не реагировать на всё непонятное, пока я не разберусь. Но «ближе к телу», как говорил Мопассан. Очнулся я быстро, и как раз в тот прекрасный момент, когда наш фельдшер и его помощник не найдя у меня в голове выходного отверстия размышляли: вскрыть мне череп и извлечь пулю или просто написать заключение о смерти исходя из очевидных причин. Я приоткрыл глаза и удивился непонятному обзору, я же ещё не знал, что один прибор моего зрения поврежден. Но органов речи я не лишился, и при их помощи, не громко, но в очень невежливой форме сказал, что они могут друг другу вскрыть, куда им пойти и еще несколько слов про их беспородную мать, которая их произвела на свет, а потом попросил спирта. Не знаю, что их удивило больше, оживший я или мое желание выпить. После своей бурной юности я старался алкоголь и наркотики не употреблять, хватило «по гланды». Спирта они мне дали, да и сами употребили. Не часто у них оживают люди со свинцом в голове. Короче, пуля мне вошла в угол глаза, видимых повреждений не оставила и застряла где-то там внутри. Что грозило мне внезапной, это по словам нашего фельдшера, или мучительной смертью, это уже по словам его помощника. Глаз не вытек и почти не был поврежден внешне, ожег слизистой и громадная гематома. Ребята соорудили мне повязку, пропитанную чем-то вонючим и, сказав, что до свадьбы заживет, если вскорости не помру, вытолкали прочь, предложив правда еще выпить, от чего я благоразумно отказался. И вот в таком вот образе пирата карибского моря, я пошел докладываться Бате.
Едва выйдя на улицу, я их и увидел. Они висели в воздухе и напоминали, не знаю что напоминали, то ли предметы, то ли каких-то птиц… Я так вначале и подумал. Птицы. Еще мелькнула мысль про новое оружие. Когда ты на войне, про другое особо и не думаешь. И только подойдя достаточно близко к одному из них увидел, что это не оружие и не какой-то там предмет, а что-то живое и непонятное. Натурально так, в центре живой глаз, а вокруг много-много перьев или крыльев, я не разобрал, но оно ими не махало, а просто плавно передвигалось по воздуху. Вот в тот момент я и промолчал. Если ни у кого это не вызывает удивления, то почему я-то должен волноваться? Я посмотрел на нее, хрень пернатая посмотрела на меня, и я молча прошел мимо к офицерскому блиндажу. По дороге с присущим мне флегматизмом накидал в голове пару вариантов. Скорее всего, глюк, то есть галлюцинация, и тут или спирт оказал на меня такое влияние или, что, скорее всего, повреждение мозга. Все-таки у меня в нем кусок свинца застрял, и если от этого свинца я начал видеть плавающие по воздуху непонятные глаза, ну и пусть себе плавают, ведь они никому не мешают и никого не трогают.
Символически постучав, я сразу вошел. У нас все просто, если пришел, значит по делу, не было бы дела, то и не пришел бы. Батя сидел за столом и читал книгу. Его вид только укрепил мою теорию насчет повреждённого мозга, у Бати на рукаве была белая повязка. Нет у нас таких войск. По крайней мере, я о таких ничего на слышал. Синие, красные, голубые (и не только по названию) зеленые, розовые, да мало ли цветов, но я никогда не слышал о белых. Я перевел взгляд на свой рукав, так и есть, тоже белая, а до ранения была синяя. Ну, всё, кукуха поехала, плюс к белой повязке слева от головы комбата висела уже знакомая мне хрень с крыльями. Она плавно передвигалась по комнате, и казалось, не обращает на нас никакого внимания. И Батя тоже на нее не смотрел, а если вышестоящее начальство не видит проблемы, значит, ее нет. Некстати вспомнил анекдот.
— Товарищ лейтенант, а крокодилы летают?
— Нет, не летают.
— А комбат говорит, что летают.
— Но раз комбат говорит, что летают, то летают, но низенько-низенько.
Ротный обернулся на стук двери, посмотрел на меня и расхохотался.
— Кутузов, вылитый Кутузов, слышь, педагог, ты сейчас не педагог, ты генерал-фельдмаршал.
Педагогом меня звали из-за моей гражданской профессии педагог-психолог.
Батя встал, строевым шагом подошёл ко мне и молодцевато отдал честь.
— Разрешите обратиться?
— Батя, не издевайся, и так башка трещит. Лучше скажи, что у нас тут нового произошло, пока я валялся трехсотым?
— Да ничего нового, синие держатся крепко, два раза ходили на нас в атаку, без толку. Нам и некуда, горы, а за горами грязная земля, фонит так, что Гейгер перегорает, так что нам только вперед. Мы зеленые, а зелень только вверх, только к солнцу.
Я до крови закусил губу, чтобы не
Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 8
